– Известны: орудует заводишко, льем железо, – пожал плечами Широков.
– Отныне я за дело берусь, буду тут за главного! – твердым голосом сказал Демидов. – Хватит, отгулялся! Ныне за работу! Без хозяина – дом сирота, а заводу и вовсе погибель!
– Оно так! – послушно согласился приказчик.
Никита продолжал:
– Чтобы дело робить, надо знать. А познать ремесло можно опять же делом. Теперь давай мне одежду попроще и веди в литейную. Приставь там к умельцу, дабы всему обучил. Буду за работного пока!..
Приказчик удивленно разглядывал хозяина.
«Уж, чего доброго, не шутит ли? Несбыточное мелет. Может, с пьяных глаз умопомрачение приключилось?»
Но это было не так. Никита Акинфиевич переоделся в рабочую одежду и пошел в литейную. Юлька на целые дни осталась одна. Притихшая, она бродила по демидовскому дворцу; в сердце закрадывалось сомнение: «Неужели так быстро разлюбил веселый пан?»
Демидов от темна до темна проводил в литейной. Приказчик приставил к нему доброго старинного мастерка Голубка. В предавние годы этот мастерко выехал из Тулы, где славился знатным литьем. Никита Демидов, дед, в свое время заметил отменного пушкаря и сманил его на Каменный Пояс. Сейчас Голубок был глубокий старик. Он сгорбился, стал седенький, сухой; только зрение не изменило ему. По-прежнему без очков он хорошо различал все оттенки пламени и по цвету определял, когда бить в домне летку и выпускать расплавленный металл.
Старик преданно любил свое суровое и вместе с тем тонкое мастерство. О нем он говорил тепло, задушевно. Дни и ночи хлопотал у литья.
Демидов, просто одетый, сказал ему:
– Ну, дедко, пришел к тебе учиться!
Старик строго, испытующе поглядел на хозяина, ответил:
– Коли не шутковать вздумал, становись, Акинфич, но то запомни: дело наше мудрое, сурьезное, терпение – ох, какое терпение надо, чтобы постичь его!
– Выдюжаю. Я терпелив, дедко! – улыбнулся Никита.
Уловив легкость в улыбке, Голубок нахмурился:
– Погоди хвалиться. Это еще терпится. Поглядим, как руки и глаза твои покажут!
Мастерко толково пояснял, показывал все, но нетерпеливый ученик часто упускал кой-где мелочишку. Потом эта мелочишка оказывалась самой важной – от нее зависел успех. Разглядывая сделанное Никитой, дедко недовольно поджимал губы:
– Плохой доводчик ты, Акинфич! Мало сробить, надо до тонкости, до синь-блеска довести металл-то…
– Доведу! – уверенно отозвался Демидов.
– Опять похвальба! – сердился старик. – Сробь, сдай, а тогда и хвались! А работенка твоя плохая. Скажем, не гожа. Будь я Демидовым, гнал бы прочь тебя от домны!
Самолюбивому, гордому Никите трудно было сдержаться, чтобы не пугнуть мастерка. Впрочем, старик был не из пугливых. Когда ученик портил дело, он не сдерживался и кричал в сердцах:
– Что робишь, сатана! Кто позволил тебе разор чинить? Губишь металл-то? Прочь, кобылка!..
В заводе нерадивых и неумелых учеников обидно кликали «зеленой кобылкой».
Демидов