Хозяин встрепенулся, горделиво вскинул голову:
– Никогда! Кто нам судья? Мы тут боги и цари, нам и судить! – сказал он вызывающе. – Давайте, дядюшка!..
Паралитик передал ковш племяннику. Подойдя к бочонку, Прокофий ковшом загреб серебро и опрокинул его обратно…
Протяжный стон пронесся по площади. Голодные глаза впились в сверкающую струю.
– Нам! Нам! – закричали все разом.
– Дай! Дай! – потянулись руки.
Но Демидов томил, дразнил звоном металла, блеском его. Он разжигал жадность людей. Старый паралитик одобрительно кивал утиной головкой.
– Потоми, потерзай эту погань! – шептал он.
– Батюшка, батюшка, осчастливь! – кричали нищеброды.
– Ишь ты! – ехидно усмехнулся Никита. – Не робили, а просят!
– Пощади, пожалей, родимый! Имей сердце! – вопили калеки.
Оборотясь к племяннику, Никита крикнул:
– А ну, Прокофий, сыпани в них!..
Тот, как сеятель, взмахнул наполненным ковшом: серебряные полтинники и рублевики, звеня, подпрыгивая, раскатились среди людей. Давя и топча друг друга, забыв о ранах и своих увечьях, убогие и калеки, старушонки, пропахшие ладаном, и убивающие плоть и соблазны юродивые – все, все бросились за сребренниками…
Прокофий вновь зачерпнул ковшом и взмахнул им над толпой. Вой и крики взвились к небесам; еще неистовее, безумнее заметались люди, удушаемые в тесноте.
Глядя на это, Никита Никитич ликовал:
– Прокопка, сыпани, сыпани им!..
Заводчик осыпал площадь серебряным дождем. Раскрасневшийся, возбужденный, он упивался зрелищем.
Слабые, чтобы уберечь добычу, монеты прятали за щеку. Нищебродки, навалившись телом на рублевик, кричали:
– Мое! Мое!
Калек давили, ломали им руки, пальцы, хватали за горло.
С выпученными, страшными глазами на ступеньки высокого крыльца к подножию Демидова всползал юродивый. Его лицо гноилось, смердило; грязные лохмотья волочились в прахе. Тяжелые железные вериги громыхали при движении. Протягивая длинную костлявую руку, он вопил:
– Мне кинь, мне!.. Замолю грехи твои!..
Никита схватил посох и огрел безумца.
– Прочь, звероликий! – закричал он. Но юродивый, издавая вой, лез дальше. Тогда заводчик махнул платком…
Из псарни на площадь ринулся десяток разъяренных волкодавов. Спасая добычу, себя, обезумевшие люди бросились врассыпную. Недавно распахнутые ворота теперь оказались на крепком запоре.
Страшные «зверовые» псы казаков, злые «тазы» – овчарки киргизов, мужицкие сторожухи по свисту демидовских егерей кинулись на людей. Они со всего стремительного бега бросались на человека, опрокидывая своей тяжестью, и мертвой хваткой рвали за горло…
– Вот так потеха! – завертелся в кресле паралитик. – Вот так радость! – Он не утерпел, наклонился вперед и закричал псам, науськивая их: – Ату! Ату сквернавцев!..
Одиночки, сбитые с ног, добирались до крыльца,