Когда Дорис положила на пол несколько листочков мяты, кот едва не помешался. Он так тщательно стал их обнюхивать, словно собирался втянуть в себя весь пол. Несколько раз фыркнул и начал чихать, но этим не ограничился. Затем принялся жевать листья и не мог остановиться: он фыркал и жевал, снова жевал и опять фыркал. Мышцы его стали пульсировать, и все туловище напряглось – от кончиков лап до спины. Когда мышечное возбуждение достигло хвоста, он упал на пол и стал перекатываться вперед и назад по листьям мяты. Он кувыркался с такой гибкостью, что казалось, в его теле не осталось ни одной косточки. Не в состоянии передвигаться на лапах, Дьюи ползал, проводя подбородком воображаемую черту на полу. По-моему, он совершенно опьянел. Наконец кот медленно выгнул спину и запрокинул на нее голову. Он выделывал зигзаги, дуги и петли. Готова поручиться, что передняя часть туловища двигалась автономно, словно не была связана с задней частью. Когда он случайно опрокинулся на живот, тотчас подполз к мяте и снова стал перекатываться по ней. Листья мяты застряли в его шерстке, и он продолжал урчать, фыркать и жевать зелень. Затем кот растянулся на спине и задними лапами стал колошматить себя по подбородку. Продолжалось это до тех пор, пока несколько слабых толчков не достигли цели, и тогда Дьюи отключился, лежа на оставшихся на полу листочках мяты. Мы с Дорис с изумлением переглянулись, а потом расхохотались. Господи, это было уморительно забавно!
Дьюи обожал мяту. Натыкаясь на старые засохшие листочки, он тихо урчал, но стоило принести в библиотеку свежую мяту, кот первым узнавал об этом. И каждый раз, как только он добирался до нее, все повторялось: он выгибал дугой спину, перекатывался и ползал, валялся на полу, судорожно дергая лапками, и наконец превращался в кота в коматозном состоянии. Мы называли это действо «Дьюи Мамбо».
Еще одним увлечением Дьюи, кроме кукол, каталожных ящиков, коробок, копиров, пишущих машинок и мяты, были круглые канцелярские резинки. Они вызывали у Дьюи фанатичный восторг. Ему даже не нужно было видеть эти колечки: он чуял их запах даже на другом конце библиотеки. Стоило поставить коробку с резинками себе на стол – он уже тут как тут.
– А вот и Дьюи, – обычно говорила я, открывая новую коробку. – Одна – для тебя и одна – для меня.
Он хватал зубами резинку и, счастливый, удалялся.
На следующее утро я обнаруживала ее… в кошачьем туалете; она напоминала торчащую голову червяка. «Так не годится», – подумала я.
Дьюи исправно посещал наши общие собрания, но, к счастью, тогда он еще не мог понимать наших разговоров. Пройдет несколько лет, и мы будем вести с этим котом долгие философские диспуты, но сейчас, завершая собрание, было достаточно напомнить: «Не давайте Дьюи круглые резинки, как бы он ни выпрашивал».
На следующий день в том же месте появилось еще больше резиновых червячков. И на следующий день. И в очередной раз. На