Я вылетела оттуда пулей и, умоляя, словно он единственный, кто сейчас мог что-то изменить, в слезах прошептала Вене:
– Я не смогу здесь остаться в таких условиях, что нам делать? Помоги! Пожалуйста! Умоляю, может есть какие-то другие больницы?
Он ответил строго:
– Стой здесь…
Не знаю, что Веня там говорил, какими деньгами или словами он смог убедить врачей, но через некоторое время он вышел и сказал:
– Всё хорошо, я всё решил.
И нам дали отдельную палату ровно напротив той перенаселённой. Она была безумно грязной, окна просто чёрные от копоти, но это было мне уже совершенно всё равно. Потому что я была безумно рада и счастлива, что не буду находиться в той жуткой толпе детей и взрослых в общей палате. Почему на меня это всё произвело такое угрожающее впечатление? Потому что на Севере все больницы идеально отремонтированы, палаты, коридоры и все помещения очень светлые, чистые и просторные, нефтяной бюджет был гигантским и на больницах не скупились. Поэтому контраст был слишком сильным. Я просто никогда не видела такого и для меня это был настоящий шок и ужас, помноженный на всё пережитое и даже ещё не до конца осознанное ранее. Видимо нервы сдали и не выдержали. Тем более, что по характеру я интроверт, мне хорошо только в кругу близких, мне физически плохо находиться в незнакомой толпе.
Оставшись один на один в отдельной палате, в которой, о, фантастика! был даже собственный санузел, я положила сына спать и начала генеральную уборку. Привезенная с собой пелёнка для ребёнка пошла в ход и как тряпка для пыли, и для мытья окон, и как половая тряпка. Она, конечно же, не отстиралась потом ни порошком, ни отбеливателем. Но всё это было для меня не важно. Ещё находясь под гнётом испытанных эмоций, я кинулась драить кровать, стены, окна, полы этого помещения и единственную мебель для ребёнка – пеленальный столик. Это успокаивало. Драила с силой, до скрипа. После мытья чернющих окон, наконец, стал виден дневной свет. Солнца не было, но это было и не важно, словно жизнь, та самая – обычная жизнь обычных людей ворвалась сквозь окно прямо в палату и хоть на какое-то время приобщила и меня к такому простому и обыденному счастью, которое мы все не осознаем, пока не потеряем.
Открытая форточка окна наполнила мою палату звуками улицы: гудящие автомобили, шум трассы неспящего сутками Ленинского проспекта. То, что так часто всех раздражает, меня успокоило, своей оголтелой энергией жизни. Тем, что хоть у кого-то там сейчас всё хорошо. И хоть в нашем Северном городе таких оживленных трасс в то время