Вечер был прекрасным, и ничто не предвещало беды, вдруг в дверь ктото постучал. Папа был со мной в комнате, а мама готовила ужин. «Я открою!» – крикнула она и, сполоснув под краном руки, вытерла их о полотенце. На пороге стояла она – такая же холодная, строгая, худая и высокая, с черными волосами, туго завязанными в хвост, в черном кашемировом пальто. Мама говорила, что когда увидела ее, то сразу поняла, что все будет кончено в этот момент. Надя прошла в комнату и молча осмотрелась.
– Может, чаю? – проговорила мать сухим, сдавленным голосом.
– Собирайся, – ответила Надя уверенно.
Отец молча смотрел исподлобья, застыв в ожидании дальнейших действий мамы.
– Собирайся! – повторила мегера.
Мама покорно опустила голову и взяла меня на руки, чтобы начать одевать.
– Ты поедешь одна, – тут же возразила она.
– Я не оставлю сына, он поедет со мной.
– Оставишь, – повторила она твердым голосом.
Что заставляло мать подчиняться, не было известно даже ей самой, может, это свойство ее характера, и именно за это она была так востребована коварной женщиной.
Дальше вступился отец – он метнулся на кухню и схватил со стола нож.
– Уходи! – кричал он. – А не то я сейчас…
Все произошло в одну секунду: Надя попыталась увернуться от острия ножа, в то время как в ее руке было орудие защиты – баллончик с кислотой, она направила его прямо в лицо отцу, но в этот момент мама схватила ее руку и отвела в сторону. Кислота выплеснулась и попала на стену, маме на ногу и мне на лицо, а острие ножа вошло прямо в живот этой женщины, чуть ниже грудной клетки, искусно и аккуратно распоров сначала одежду, затем кожу, а после все ее внутренние органы.
Следующие полгода мы провели в больнице, а отец – в тюрьме. Хоть это и была самозащита, судья все же дала ему год строгого режима.
После тюрьмы отец долго не мог найти себе пристанища, скитался по городам, искал работу, но оставался незамеченным и невостребованным, до тех пор, пока не обзавелся новыми друзьями,