Артур Лексингтон тихо произнес:
– По-видимому, придется мне пить пустой кофе. – Он взглянул на бокал с виноградным соком, который несколько минут назад принесли Джеймсу Хоудену. – Вот вы можете не волноваться. У них, наверное, галлоны этого добра.
А генерал-губернатор возмущенно пробормотал:
– Я за это сниму с кого-нибудь скальп.
– Успокойся, Шелдон. – Хозяин и хозяйка по-прежнему говорили шепотом, не думая о том, что забавляют этим окружающих. – Такое случается, и ты знаешь, что надо быть осмотрительнее с прислугой.
– Да плевал я на прислугу!
Натали Гриффитс терпеливо произнесла:
– Я подумала, что тебе надо об этом знать. Но я сама со всем разберусь, дорогой.
– Вот и прекрасно. – Его превосходительство с облегчением и любовью улыбнулся жене, и они вернулись к камину.
– Sic transit gloria[4]. Человеку, который отдавал команды тысяче аэропланов, не пристало ругать судомойку.
Это было произнесено резко и чересчур громко. Премьер-министр нахмурился.
А произнес это Харви Уоррендер, министр по вопросам гражданства и иммиграции. Он стоял сейчас возле них – высокий плотный мужчина с редеющими волосами и громовым басом. Он, по обыкновению, был дидактичен – наверное, сохранил эту манеру с тех лет, когда, прежде чем перейти в политику, был профессором в колледже.
– Притормози, Харви, – сказал Артур Лексингтон. – Ты топчешь царственную особу.
– Порой, – ответствовал ему Уоррендер, немного понизив голос, – я возмущаюсь, когда мне напоминают, что шишки всегда выживают.
Повисло неловкое молчание. Все поняли, на что он намекал. Единственный сын Уоррендера, молодой офицер авиации, героически погиб во Второй мировой войне. И отец продолжал гордиться сыном, как продолжал и горевать по нему.
Несколько человек могли бы легко парировать его высказывание о шишках. Генерал-губернатор храбро воевал в двух войнах, и Крест Виктории не давали по пустякам… Смерть и жертвы в войне не знают ни рангов, ни возраста…
Все решили, что лучше промолчать.
– Что ж, займемся чем-то другим, – весело произнес Артур Лексингтон. – Господин премьер-министр, Харви, извините меня. – Он поклонился и направился через зал к своей жене.
– Почему это у некоторых людей определенные темы вызывают смущение? – спросил Уоррендер. – Или у памяти есть свой срок?
– Я думаю, тут имеет значение главным образом вопрос времени и места.
У Джеймса Хоудена не было желания продолжать разговор на эту тему. Ему иной раз хотелось избавиться от Харви Уоррендера в качестве члена правительства, но были причины, по которым он этого сделать не мог.
Стремясь переменить тему разговора, премьер-министр произнес:
– Харви, я хотел поговорить с вами насчет вашего департамента. – Он понимал, что нехорошо использовать праздничную атмосферу