«При железках» куркуля-поэта
С прежней честной музой неодетой,
Брошенной им в бедность и на нервы
В тесной комнатке его тетради первой.
А вослед валькирии жестокой
Солнце раскатилося потоком,
Свой восторг в трясину мира вперив,
Радостно швырнуло жарких перьев –
Больше половины состоянья.
Муза же моя – солнцестоянье,
И на пять минут неоценимых
Станет многомудрым Херувимом.
Шуточный самопанегирик
Нового слова шумит водопад,
Жаркие песни, да бьют невпопад,
Но от Айги до зелейных полей
Муза Максимова всех веселей.
Так ты, Максимов, налейся силой,
Дай силу петушку, что юн.
Сияй, Максимов, неугасимой
Горячей птицей Гамаюн.
Гимн позорному столбу
Вы создали солнце, надменно рассевшись,
Готовые тавра на плоть и на душу сажать,
Но если клеймённый возьмётся расстреливать
плевелы,
То добродетелям тоже несдобровать.
За высшую удаль вы – честные, выперли
Кто более прыток – зайцем скачи,
А он своей силою, яростью вылитой
Тащил для всесветных дворцов кирпичи.
И в оных колоннах столбы вы позорные видели –
Природы и Разума, Силы Людской палачи!
Послание интеллигенту
К чему зористый бор сосновый,
К чему тут зоревой багрянец,
К чему орать о первородстве и водружать его
девиз
Нам? Мы одного с иным уродства,
Мы тоже пляшем общий танец
В глуши лесов, в жилище новом,
Где под обстрелом наш карниз!
Бояться ль нам обстрела взоров –
Самих себя ли нам бояться –
Молву лихую проклиная, нам проклинать самих
себя –
Нам не спастись, сколь ни спасайся:
Единым века приговором
Нам жить с людьми в работе общей,
Себя и ближнего дробя.
Познать свой век – закон дробленья, –
И передёрнуть среди буден,
Не объезжая злого тленья –
Тем тлен свой собственный зарыть,
Не видеть дьявола в горенье,
Не биться в отщепенства бубен,
И быть иным – всегда: и в пенье,
И в той струе, где миру плыть.
Суровая песня
Всё тучею гнойною было покрыто,
Всё зноем бессмысленным было залито,
И только, и только, и только одно
Живого рассвета осталось зерно.
В объятиях мёртвых у мёртвого слова
Живая крупинка взорваться готова.
Сомкнулись страданья и Правды огонь –
Восстань и сияй для угасших окон!
И сколько бы солнцу не били гробов,
И были объятья – объятья костров –
Но – если слеза на постылом полу –
Не холодно будет такому теплу!
Закатной не будет ему полосы –
Его вековечны