Эстафета
Как зубы, от дождя булыжники знобило,
После жары сквозь них пила земля,
Бордюры мостовых в асфальт забились,
Чтоб не уплыть в зелёные моря.
Зелёные моря – твои, поэт Борис Корнилов,
Гремели довоенные дожди,
И в ливне, как над Балтикой штормило,
Живым ты брызнул облаком воды.
Потом… потом и облака горели,
И рыба сохла в нефтяном огне,
Ломая дождь, Аманда к Мануэлю
Бежала. Далеко от нас…. При мне…
Кровинки были серые дождинки,
В кулак сжимались тучи над Москвой,
Катились, словно град, глухие льдинки
Газетных букв тяжёлою струёй.
Мы будем поздним хмурым зимним градом,
Мы будем тяжким ледяным ножом,
Мы – мы в овраг к разбитому снаряду
Людскую тучу требовать придём.
Добры и злы есть и дубы, и пальмы,
Из нас они взмывают – из дождей,
Уходим в небо, в дождь вместившись дальний,
И капли – вечность тайная людей.
Валерию Брюсову
Земля попала в человечью власть,
Как в сказку, где дороги не спросить,
Шагает, беспокойная, трясясь,
Как человек идёт среди трясин.
И нет уже естественности звёзд,
А только, только, только дикий сон,
Где оступилась – окатит огнём,
И ждут подножки… ВСАДНИК, нас не брось!
За алым, алым, алым скакуном,
Извечно поливаемым огнём –
Пройдёт Земля по яду и по льду
К цветущему и мудрому труду!
Когда ужи летают
Век ёжика уральского удался –
Колючкой письма лютые строчит,
И, разорвав официальный галстук,
Фингал Москве поставил он на вид.
Он от ворот летал ужом в сугробы,
Дымил под взглядом внешним изнутри.
Когда народ глядит на мир утробой,
То пламя мёрзнет и сугроб горит.
А внук летал афганскою тропою
Средь оборзелых, задубелых гор…
И вождь вождю медвежью яму роет,
Но ездят на охоту в общий бор.
Ходил к вождю. Он, «милый друг» плебеям,
Забыл свой крах, забыл, откуда взлёт.
Но солнце в энный час в болоте зреет,
Но и свобода сумраком живёт.
О, Честь! О, Совесть! Кто же их не знает!
Но всем ехидство верное кружит.
Нет сокола. И соколом летают
Взлетевшие до мужества ужи.
«Равнодушно Вселенная дремлет – и соки…»
Равнодушно Вселенная дремлет – и соки
древесных плодов
Вызывающе кислы и приторны равнодушно.
Мирозданье забылось кошмаром – и душная
горечь упавших плодов
Сводит сердце Земли.
На подушке тумана – забытья ленивого сладость –
Терпок плод, как тревога, и холод надежды несёт.
Мирозданье устало вздохнуло, содружное Правде –
И лирично