– Вот, вот! И что?
– Вымотались. Бухнулись в койки. И заснули.
– Так что же там делают ваши барышни?
– Помогают. Снимут сапоги, разденут. Одеяло подоткнут.
– Всю ночь?
– Убраться еще надо. Товарищи-то не всегда аккуратны.
– А почему, когда я заглянул, одна была совсем голая?
– Так жарко ж. Вспотела. И разделась.
– А зачем она в таком виде скакала на столе?
– Мух на потолке сбивала. Мухи жужжат, мешают товарищам спать.
– У нас спец по мухам товарищ Дзержинский. Надо было его пригласить.
– Голый мужик! На столе! Ночью! Это ж какое-то извращение. Увольте!
И тут Владимир Ильич нанес свой главный удар.
– А вы знаете, что они пришли прямо из борделей?
Обувных дел мастер на прямой вопрос ответил не сразу. Он снял очки, подышал на них и протер несвежим носовым платком.
– Да – наконец проговорил он. – Девушки действительно раньше трудились в публичном доме.
– И как это прикажете понимать?
– Они приведены сюда не просто так.
– А для чего же?
– Для перевоспитания. Здесь, в кружке, в атмосфере марксизма должен произойти процесс перековки падших женщин, жриц любви в рабочих женщин, тружениц, матерей семейства.
– Но они же продолжают здесь свои занятия!
– Да. Это трудно сразу. Нужен переходный период.
– Хорошо. И что бы он был короче, пусть платят по двугривенному.
Свердлов пробурчал что-то невразумительное и выразительно глянул на Дзержинского. Тот сделал вид, что не замечает.
И с упорством и настойчивостью продолжал свою разоблачительную деятельность.
– А вы знаете о вчерашнем вопиющем случае? – остановил он как-то Владимира Ильича.
– Что случилось?
– Этот мерзавец Бронштейн съел две порции гречневой каши и еще попросил добавки!
– Видно, оголодал.
– Еще он позволил себе критику в ваш адрес.
– Какую?
– Якобы вы экономите на порциях гречки. И берете взамен мясо. Для себя.
– Негодяй!
– Мне еще кажется, что он сомневается в теории нашего великого наставника.
– Меня?
– Маркса.
– Отщепенец! Уклонист!
– Я могу его застрелить. У меня есть браунинг.
Кружковец вытащил из кармана пистолет.
– А вот это, батенька, не надо. Это уже уголовщина. А наше оружие – убеждение.
Дзержинский извлек из кармана перочинный нож.
– Это и есть ваше средство убеждения? – хитро прищурился вождь мирового пролетариата.
– А поглядите, какие у него зазубринки!
Кружковец раскрыл лезвие и сладострастно провел по нему ногтем.
– Затачиваете им карандаш?
– Вроде того.
– И напрасно. Инструментик-то свой спрячьте подальше. Вступаем в двадцатый век, а вы, батенька, с таким примитивом. Ступайте к товарищу Цюрупе от меня. Пусть он вам выделит