Ленивые окрики конвоиров и тычки прикладами, пинки тяжёлыми кирзовыми сапогами возвращали в печальную действительность, за которой не просматривалось никакого будущего. Неужели они обречены на такое существование до конца своих дней? Неужели умрут, не успев отомстить?
Блестящая, хотя и слишком жестокая, идея осенила испанца солнечным мартовским днём, когда они совсем по-русски затягивались махорочными самокрутками во время короткого перерыва на обед на строительстве здания кинотеатра почти на самом краю глубокого оврага.
Дерзкий план мести поначалу ошеломил Вольфганга своей бесчеловечностью.
– Но ведь могут погибнуть невинные люди, наверное, даже дети! – в ужасе воскликнул он. – Нет, это слишком… Давай не будем уподобляться восточным варварам.
– Если ты такой жалостливый и слабонервный, то, как хочешь, – пожал плечами Альфредо. – Но тогда сам предложи что-нибудь более подходящее. Я готов на всё, сопли распускать не стану, ты меня знаешь. Я прошёл боевое крещение в Белоруссии, где мне пришлось участвовать в расстреле нескольких партизан. Таким был приказ немецкого командования, которое хотело сделать нас, «легкомысленных испанцев», соучастниками убийств не только партизан, но и мирного населения…
Однако идея испанца постепенно одолевала Вольфганга, не давая ему покоя по ночам. Хоть и умолкли орудия, пулемёты и автоматы, но война в душе пленных продолжалась неизбывно. Она, размышлял как бы в оправдание дьявольского плана бывший рядовой мотоциклетного батальона, лишь видоизменилась, перешла в другую стадию. Вряд ли немцы и русские, которых, правда, многократно сближала история, когда-нибудь залечат нанесённые друг другу чудовищные раны, иссушат море пролившейся с обеих сторон крови и смогут забыть взаимные обиды. Нет, это было бы слишком!
И он согласился осуществить невероятно жестокий замысел своего испанского товарища по несчастью.
Оба прекрасно понимали, что им грозит, если операцию заметят надзиратели или о ней прознают другие пленники, смирившиеся со своей судьбой и озабоченные лишь тем, как получше выслужиться, чтобы быстрее вырваться на свободу. Таких, увы, было немало. Их не смущало молчаливое презрение товарищей; они сделали ставку на спасение собственной шкуры любой ценой, и были готовы двигаться к этой цели даже по трупам бывших однополчан.
Заговорщики тоже вдруг стали проявлять усердие на работе. Они словно не слышали зычного возгласа: «Кончай, суши весла! В две шеренги становись!» Интернациональный дуэт продолжал суетиться, размешивать цементный раствор, выбивать ритмичную дробь мастерками по кирпичам.
Первые дни командир конвоя рявкал на них, приказывая