Иногда дело доходило до таких глубокомысленных философо-филологических сооружений, что не сразу и врубишься. Одногруппница Лика, манерное, постоянно витающее в неких эмпиреях анемичное создание с выстриженной чёлкой и томными глазами поэтессы-кокаинистки Серебряного века, выдала однажды: «На Бога надеешься – лезь под трамвай». Конструкцию встретили с недоумением. Но Лика, снисходительно вздыхая от непроходимой тупости собеседников, половину «окна» между учебными парами разъясняла, что её постулат – квинтэссенция скрытого мистического смысла, которым наполнен роковой эпизод на Патриарших прудах из третьей главы булгаковского «Мастера и Маргариты», когда председатель МАССОЛИТа Берлиоз посредством трамвая лишился головы. В общем, классическое про Аннушку, разлившую масло, у Лики не прокатывало. Она смело и решительно взламывала существующие стереотипы литературоведческих стандартов и штампов.
Шишкин хмыкнул. О, какие высокоинтеллектуальные, какие заумные споры они вели, будущие педагоги-филологи! Какие уничижительные характеристики выдавали талантам мировой литературы! Смех! Через неделю с небольшим всё это окончательно превратится в химеру. Вот и он, учитель Шишкин, минимум на три года наденет вериги сеятеля. В отличие от той же заумной Лики. Куда, кстати, её распределили? А никуда. «Предки» пристроили – вроде бы секретарствовать в облисполкоме… Мда-с… «Сейте разумное, доброе, вечное!.. Сейте, филологи, черт вас дери!..» Какао, объединившись с дорожными и прочими впечатлениями минувшего дня, убаюкивало. Глаза начали слипаться…
Оглушительный стук в оконное стекло подбросил на панцерной сетке. От внезапного пробуждения сердце колотилось где-то в гортани. Шишкин соскочил с кровати и кинулся в «первую залу», где в окно и долбили.
В полутьме за стеклом маячила здоровенная фигура.
– Сосе-ед! Открывай! Чо так рано завалился? Детское время! – прогрохотал басом владелец здоровенной фигуры.
У Шишкина неприятно заныло под ложечкой, он прошлёпал к дверям, откинул крюк, шагнул на веранду и сдвинул шпингалетик на наружной фанерной преграде. На крыльце уже раздавалась тяжёлая поступь. Шишкин отступил через веранду и кухню в «залу», натянул на тощие ноги спортивное трико.
– Здорово, сосед! – снова прогремел сочный бас. В дверном проёме, заполнив его без остатка, вырос заросший чёрной щетиной мужик и сумрачно оглядел молодого учителя.
«Кулачьё на тебя разобиделось…» – мелькнула в голове строчка из песни.
– Да ты и впрямь уже дрыхнуть завалился? Не, это не по-нашему. Собирайся! С дороги само то в баньке попариться, грязь дорожную смыть…
– А вы кто? – робко спросил Шишкин и щёлкнул выключателем. Кухня озарилась тусклым светом маломощной лампочки, низко свисавшей на скрученном проводе с потолка.
– Егор, – протянул лапищу мужик. – Со знакомством, так сказать.
– Александр. – Шишкин попытался обхватить