Вот что пожелайте мне, – пусть наивно, пусть старинно! –
И да будет бытие мне податливо, как глина,
Чтоб под пальцами огонь превращался постепенно
В те стихи, что только тронь – и взлетят они мгновенно,
Будто бабочка-душа, будто ангел, будто фея!
И стоишь ты, не дыша, слова вымолвить не смея.
Первый поэт
Женщины ткали холст, мужчины точили камень,
Несколько грязных собак рылись в песке у реки,
Дети играли в траве; время, река и память –
Вот кто держал их вместе, как пальцы одной руки.
Летом на грубых плотах к ним приплывали гости.
Холст, ножи, топоры менялись на дичь и муку.
Ели тогда у костра, тут же бросались кости.
Мясо давалось всем – сородичу и чужаку.
Скудный голодный быт, вечная копоть жилища –
Все это было потом, в зимние дни-вечера.
В день же приезжих гостей жарилась царская пища –
Жирное мясо, лепешки, в черной золе костра.
Жизнь зарождалась легко, смерть приходила часто,
Кто-то смотрел на звезды, а кто-то ворчал им в след.
Древний каменный век, очень наивное братство.
Там и родился первый на этой Земле поэт:
«Я долго лежу неподвижно,
Держа на ладонях зерна.
Прилети, птица неба,
Сядь на ладони мне.
Как быстро проснется тело,
Как быстро глаза зажгутся,
Я захвачу твои крылья,
Я встану над полетом твоим.
Мне много не надо, птица.
Но за счастливую ловлю
Мне будет наградой улыбка
Той, что так дивно поет.
О, вольно ей жить на свете!
Ей вольность слагает песни.
Ей в сладость дарить свободу
Любому существу».
Музыка
Глупый дождь всё стучит погремушкой в окно.
Нет, не дождь. Это он за стеною
Неотвязно талдычит, бормочет одно, –
Как ему хорошо быть со мною.
Говорят, что причуды его не указ,
Но, смотрите, он ходит и ходит,
И всю ночь он пытает и мучает нас,
И весь день его тень колобродит.
Он всесилен? – Возможно, но нет – не всегда!
И ему потакать я не буду.
От сомнений моих не осталось следа,
Я, как инок, открыл дверцу чуду.
Это музыки гул, ее тайная власть,
Ее звуки, как реки весною,
Не позволив исчезнуть, растаять, пропасть,
Вновь несут меня сладкой волною.
Я плыву, я лечу; скрипка плачет, поет,
Окрыляя божественной верой,
И чем выше и тоньше, и чище полет,
Тем ничтожней и мельче тот серый
Приземленный рассудок – мой друг за стеной,
Умудренный в расчетах зануда.
Вы не верьте ему, что нет жизни иной,
Что нет места на свете для чуда.
Все посулы его, как цветы на погост,
Весь азарт вроде