что это мы, что это с нами, что так и
должно было быть.
А этот мир, что мы вовсю любили, он к нам
кромешно равнодушен. Как вор, как шлюха, он
никогда нас не любил, и осени безмолвье золотое
нас учит больше спать, нас учит меньше жить.
Густые сны торят дороги, и лунных вод отлив
лавинный несёт в глухие небеса, а звёздочка
в календаре ещё кому-то никому из никогда
напоминает: поздравить брата
с днём рожденья.
А ты уж небо, а ты уж берег и ветер в облаках,
и птица на ветру, а ты уж белая
молитва из детских
чаяний Христа.
«Терять всё то, терять всех тех…»
Терять всё то, терять всех тех
ударит сирый час, и нет тогда
слабее, сильных, нас и нет
безбожнее с бескрылой птицей
имени на стынущих устах и
небом, рухнувшим на глиняные
плечи. Не верю. Не хочу. Пусти
меня в назад, где живо всё, где
живы все и нет нужды в побасенках
надежды. Но эти зимы больше
не пройдут, не стает лёд с побегов
вешних, лишь звоны хладнодушных
звёзд напомнят ангелам, как мы
любили в пустой канве тех
сказок безнадёжных, что нас не
научили терять всех тех, терять
всё то, кого-чего, чему-кому,
о ком-о чём теперь уж ни к чему.
Календарное
Привычка свыше нам дана: Замена счастию она.
По уходящей в иное привычке заполняю календарик
на год, о котором известно, что он настал вчера:
дни рождения – колкие звёздочки, другие – крестики
недоуменные, как и положено в генеалогии…
А в этом небе разъянварском всё гуще крестиков
хрустящих, всё меньше наших зябких звёзд.
И что за номер – две тыщи десять, и что за век –
двадцать один? Я ничего о них не знаю, они, увы,
не вспомнили меня. Летят и лгут зелёные снега
в чужом окне внекалендарно, в сиренях рвутся
соловьи, столь склонные к инфаркту, дорогу пеплом
стелет осень, смывает лес июльский ветер, набухли
в водорослях степи, ушли в песок
и глину города.
Пролетая вслед за ланью через речку Лимпопо,
с новым годом номер ноль поимённо поздравляю,
заполняя тощий календарик на послезавтрашние
позавчера, на все века, что канули в грядущем
в этом худом и нечаянном мире, меж явью снов
и снами яви, где пахнет звёздами, тоской вещей,
земляникой и крепким чаем, пока не сбудется
речённое иль не забудется пока по восходящей
в пустое привычке, что свыше нам, конечно же,
дана. Несомненно лишь одно, прошлогоднейших
снегов никомуненужность, и стелется за облачком
почившая мечта, как тот старинный хор про
скуку, нежность, лето, урожай и
ниначтонепохожесть.