вчерашним беляшом аль
пирожком с варением надежды,
наблюдая обратные телодвижения
тех, кто тревожен
железнодорожно, прощаясь
в дождик с распоследним
другом, хромым блохатым
кобельком, везомым мимо,
на живодёрню, из края встреч
и расставаний, где никогда
ничего никому не сберечь
из того, что чего-то стоит.
В самом деле, лучше бы
спиться, пусть на Финляндском,
пусть на Балтийском,
не наблюдая табель запретов,
не мостясь в любезных невозможностях
снедаемой за завтраком тоски, плача
от ветра и мокрых поездов,
отбывающих с пятой платформы
в Невдубстрой со всеми
остановками, простившись
утром с распоследним другом,
шевелящим обрубком хвоста
в манной каше смердящих
туманов на оставляемом
нами перроне. Но это
легко сказать.
Из глубины
И поднялся ветер от Господа…
Из глубины, от праха стёртых мостовых,
из-под холста размытых горизонтов, где
моросит предательская мгла, где красный
змей залёг под красным камнем, а мох
зелёный скрыл зелёной змейки взгляд,
мне возвращается всё то, чего… мне
улыбаются все те, кого… Священный
и страшный и благословенный лес.
Каскадом радужным на рубежах немого
лета мне возвращаются лета над
подоконником, у форточки, куда втекает
ветерок зазвёздный, и ожидание себя
из шороха обугленных минут, из
плаванья за раму синих вздохов…
Видевший бесконечное не потеряется
в конечном. Ибо нет бесконечного леса.
Мне возвращаются из взора паруса –
из глубины, из прорвы, de profundis,
по волнам тополиного бурана те
мушкетёры в лазурных реющих плащах
домчат туда, где ало он пламенеет,
«Ангел последний», прилаженный
рукой родною на отрывном календаре…
И шорох переползёт тропу твою.
Всё понятное непонятно. И всё объяснённое
необъяснимо. Из глубины, под шапито
провислых горизонтов, за шёпотом
стирающих дождей он расцветёт, тот цвет
долинный, над подоконником – из праха
тишины, у форточки, куда втекает…
Так задумывай просто. Ибо всё просто.
Всё прекрасно прекрасномысленное.
Говорил это Рерих. Примите.
Позывной
Осень завесила все зеркала и налила
простоквашею дали. Брат, столько лет
сопутствовавший мне, ты укутался
в небо, как в детстве, не забыв
подоткнуть под бока и под плечи,
в тех обещанных антикраях, где ни-ни:
ни болезни тебе, ни печали и ни
воздыхания.
Молчит