Каждую ночь пленник грезил о Серене, чью любовь он принес в жертву родовой гордости. Честь и гордость истаяли в удушливом чаде смертных костров, а от Серены остались одни грезы. Он знал о катастрофах, постигших столицу королевства после его отбытия. Пленители не скупились на красочные детали, расписывая узникам последствия Сожжения и Потопа. Неизвестно, откуда у них была информация. Невозможно было отделить крупицы истины от преувеличений, призванных усилить страдания узников.
Он молил Создателя, чтобы любимая выжила. Но даже если десятая доля россказней кситланских тюремщиков содержала истину, Серена наверняка погибла. Если бы он остался во дворце, чтобы спасти ее, защитить… Но он позорно бежал – от нее и от себя. Мечтал обрести забвение в битве. И теперь его ждало лишь забвение смерти. А перед этим – позор и долгая, мучительная агония.
Пленник смотрел, как очередного приговоренного растягивали на эшафоте. Топор палача сверкал в лучах безжалостного южного солнца. Толпа истошно выкрикивала проклятья. Среди людей, собравшихся на казнь проклятого неидовского солдата, не было ни одного, чей родич не пал бы в битве с армией завоевателя.
И вдруг обзор пленнику загородило белое женское платье. Прямо перед зарешеченным окном его узилища, выходившим на дворцовую площадь, появилась девушка. А ее лицо… Это лицо он видел в грезах каждую ночь.
– Серена! – отчаянно воскликнул он. – Серена, ты здесь!
Девушка вздрогнула, пристально посмотрела между решеток. Удивление и непонимание промелькнули в ее взгляде. Она не узнавала заросшее, грязное, изможденное лицо со следами побоев. Узник понял, что обознался. Это не его возлюбленная. Ее сестра-близнец, фея. Некогда было дивиться, как она оказалась здесь, в столице враждебного княжества, и почему смело расхаживала по дворцовой площади, где казнили ее соотечественников.
– Леди Эдера! Я Люс! Люс Ашер! Что с Сереной?
Фея присмотрелась к нему внимательнее.
– Ох, Создатель! Как ты сюда попал, маршал?! Это ты скажи мне, что с Сереной! Подожди. Сначала я остановлю это безобразие, пока того беднягу не покалечили.
Она бросилась к эшафоту. Стража заступила ей путь, но коснуться феи не посмела.
– Прекратите! – выкрикнула девушка так, что звонкий голос разнесся на всю площадь. – Как вы можете творить сие бесчеловечное деяние?!
Она кричала на общеремидейском – ненавистном языке завоевателей, и толпа кситланцев на площади зароптала. Вражеская речь каралась смертью. Но перед ними была фея. А феи пользовались в Кситлану почетом и княжескими привилегиями.
Распорядитель казни подошел к ней и поклонился. Он сказал на ломаном общеремидейском с грубым кситланским