Фёдора Петровича передёрнуло.
– О чём ты думал, когда один полез на четверых? – спросил он. – Ты понимаешь, что они могли тебя убить?
– Так ведь не убили же! – хохотнул в ответ Фёдор Иванович. – Не они меня, а я их положил! Жаль только, ушёл самый главный. Эх, как бы я его покромсал!.. И напрасно ты кривишься. Шпага, Феденька, дворянину дана не на то, чтобы в ногах путаться, по ляжке хлопать и дам за юбки цеплять. В ней – твоя честь. Сиречь, жизнь твоя – и смерть врага твоего.
– Знаешь, Американец, что я тебе скажу? – сердито буркнул кузен. – Ты ненормальный. Сумасшедший. Прёшь на рожон, дурак дураком…
Американцем кузен именовал Фёдора Ивановича редко, и тому это нравилось: знать, раздразнил он Фёдора Петровича.
Странную кличку граф Толстой получил вскоре по вступлении в Морской кадетский корпус. Ещё мальчишками они с Фёдором Петровичем грезили Америкой. В домашних библиотеках, а после и в библиотеке корпуса не осталось, пожалуй, ни одного альбома про заманчивый континент, в который не сунули они свои любопытные носы. Каждая пядь морских и сухопутных карт была обследована ими досконально.
Говоря князю Львову о своей настольной книге про д’Артаньяна, Фёдор Иванович умолчал ещё об одной, с ещё более длинным и завораживающим названием. На потрёпанной первой странице значилось: «Даниэль Дефо. Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки близ устьев реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля, кроме него, погиб, с изложением его неожиданного освобождения пиратами, написанные им самим».
Когда тебе от роду всего пятнадцать или пускай даже двадцать лет – трудно представить, что такое двадцать восемь лет взрослой самостоятельной жизни. И уж совсем невозможно представить, как это – годами жить одному, на острове, без людей.
Когда ты вырос в среднерусской деревне, невозможно представить себе полчища тропических кровососов, от которых круглый год с восхода до заката стоит вокруг несмолкающий звон; которые беспрестанно забиваются в рот, в нос и в глаза; лезут в еду… Море, а тем более океан – жителю равнины представить никак нельзя. И уж тем более – в любом возрасте! – нельзя представить себе, что во время кораблекрушения спасся не ты, а кто-то другой.
Но для юных провинциальных дворян музыкой звучали названия – Америка, Ориноко и даже Йорк. Ещё не видев ни жизни, ни мира – кроме родительских имений да немного российской