– Я против вашего присутствия в жизни моей дочери, мистер Харпер, – зло оборвал Тома отец Кейт. – Это очевидно. А что касается тебя, Кейтлин, если ты посмеешь так с нами поступить, связаться с этим человеком, бросить учебу, то все с тобой ясно, и я больше не хочу видеть тебя в моем доме. Можешь собирать свои вещи и отправляться, куда считаешь нужным. Я не буду больше иметь с тобой никаких дел и матери запрещаю.
Кейт подняла на него полные слез глаза. В них плескались боль и гнев.
– Ты поняла?
Она отвела взгляд.
– Может, еще раз подумаешь?
– Нет, я все решила. – Кейт наконец собралась с духом. – Вы поступаете неправильно и очень… очень подло. – Она с трудом подавила всхлип.
– Вот как? Если ты думаешь, что я восемнадцать лет только и ждал этой минуты, только и мечтал выгнать из дома родную дочь, единственного ребенка, ты сильно ошибаешься. Мы с матерью все для тебя делали. Мы хотели сделать тебя счастливой, учили тебя всему, что знали и умели, не жалели ни сил, ни средств, а ты так с нами поступила. Значит, восемнадцать лет мы не знали, с кем живем, значит, мы воспитали предательницу. Все равно что вырастили не свою дочь, а чью-то чужую.
Том слушал, и его ужас все возрастал, но внезапно он понял – они правы. Теперь она им чужая. Теперь она – только его. И он будет еще больше любить ее и еще трепетнее о ней заботиться. Какие же они уроды!
– Ты больше нам не дочь, Кейтлин. Наша дочь никогда бы так не поступила.
Последние слова отец произнес с нарочитой торжественностью, и из сжатого горла Кейт вырвался нервный, истерический смех:
– А как я поступила? Бросила колледж? Ты знаешь, сколько студентов бросают его из года в год?
– Не прикидывайся, мы оба понимаем, в чем дело. – Он свирепо взглянул на Тома. – Ты сама испачкалась в этой грязи, ты осознанно продолжаешь туда лезть, и не имеет уже никакого значения, бросила ты колледж или нет. Колледж – только часть целого. Речь о твоем отношении к жизни, твоих целях, твоих амбициях. Ты совершила из ряда вон выходящий поступок, Кейтлин, и больше нас ничто не связывает. Я закончил. Теперь, – он перевел взгляд с дочери на жену, – собирай свои вещи, и побыстрее. Мать и так устала.
По виду матери трудно было сказать, устала она или в ужасе от всего происходящего; она так и сидела в кресле, безразлично глядя на дочь. Ее тусклые глаза ничего не выражали. Том решил, что она в ступоре. Наконец она поднялась и все с тем же безучастным видом открыла дверь комнаты, до этого плотно запертую, чтобы служанка не смогла подслушать разговор. Стоя в дверном проеме, она повернулась и посмотрела на Кейт, которая тяжело и