И деньги, и одежда.
Я
Вот это весть…
Недавно мы приехали, а нынче
Собраться вновь в дорогу нужно нам?
Какое право им дано лишать нас пищи?
А вещи? Лучше их отдам ворам!
Отец
Анес! Молчать! Я здесь решаю!
Вначале ознакомься, вот указ!
А после говори, что хочешь. Но я знаю,
Что лучше нам уйти, пока есть шанс.
В бумаге той написано открыто:
«Живущий в городе недавно должен сдать
Своё имущество, запасы, деньги, пищу,
Остаться без всего и убежать.
А кто не подчинится, тех на копья
Поднимут и поставят вдоль стены».
Боясь за жизнь родных и за своё здоровье,
Все люди до восхода отошли
За стены града, где разбили лагерь.
Нас было меньше тридцати.
Бродили по лесу и пищу собирали.
Мы жили так недели полторы.
Но с каждым днём к нам приходили люди.
Наместник так же прогонял купцов.
В казну кидали алчные судьи
То, что дано было не их трудом.
Я у отца просил в Леро вернуться,
Но он молчал и отводил свой взор,
Когда впоследствии об этом заикнулся,
Я получил сильнейший от него отпор:
Отец
Нет у нас дома там, забудь о нём!
Нам суждено было продать его, чтоб выжить.
Я здесь платил в казну налог
И больше не хочу об этом слышать.
Наш дом, в котором я рожден, где вырос,
Теперь же был потерян навсегда.
Во мне кипела ярость, её выброс
Был близок, но сдержал себя.
Я разговаривал с другими, у них то же:
Продав свой дом, пустились в Арасет.
Всё потеряв, подняться очень сложно,
И все рукой махнули на рассвет.
Наместник же, себе забрав добычу,
Как лютый зверь, кричал на слуг своих.
Всё что решил – собрать всю свою силу
И всё опять забрать себе в сундук,
Пустив шпионов, чтобы разузнали,
Когда удачный будет для атаки день.
Ах, если бы мы только знали…
Над нами черная нависла тень.
Лишь удалились на охоту все мужчины,
Наместник в миг спустил своих собак.
Солдаты резали, душили, били
Всех, кто попадался под клинок или кулак.
Забрав все наши крохи, удалились
И снова заперлись за стенами, в дворце.
Для нас был шок, когда мы возвратились,
Увидели, что лагерь весь в огне.
Всех перебили, унесли, что можно,
А нам осталась на земле зола.
Среди разбитой хижины безмолвно
Лежала мать… Она была мертва.
Ты слышал крик страдания и боли?
Желаю, чтоб не слышал никогда.
Весь лагерь был накрыт туманом скорби,
Ярость и месть закрыли нам глаза.
Мы сжали кулаки и двинулись к воротам,
Кто-то