Эстетика и литература. Великие романы на рубеже веков. Джузеппе Ди Джакомо

уже «задано» (SR, 112). В нашем же мире наоборот «форма, в которой проявляется трансцендентность, – это не то иное, как… форма, в которой проявляется желание спасения или, как максимум, путь, который ведёт к спасению» (там же). И именно потому, что сказка представляет собой мир, уже спасённый, этот мир не может обладать реальностью нашего мира. Если искусство представляет наш мир спасённым от форм, то различные виды сказок представляют миры каждый раз новые и уже спасённые. Поэтому, как уже сказано, сказки создают мир «качественно отличный от нашего» (SR, 107) и «жили-были однажды», с которых начинаются сказки, – это не настоящее, которое стало прошлым, но «что-то, что никогда не существовало на самом деле, и что никогда не сможет – по своей сути – превратиться в настоящее» (SR, 109–110).

      Следовательно, сказка показывает не иррациональность и вымысел в нашем мире, но скорее некий мир, полностью иррациональный, вымышленный. Так же ив рыцарском романе писатель признаёт несущественность мира, не пытаясь её побороть. И если именно в таком распадающемся мире даётся спасение, это потому, что спасение здесь – это проявление в мире чего-то другого, отличного от мира. То есть это спасение разрушает и вместе с тем сохраняет конечное⁵. Если рыцарский роман характеризуется переходом от этики к религии, то именно потому, что этика была в основе трагедии, рыцарский роман лишён всякой трагичности. В этом романе именно имманентное действие трансцендентности, приближая человека к богу, ведёт к безумию и иррациональности. И это то, что Лукач найдёт в произведениях Достоевского, где атеизм становится знаком грядущего апокалипсиса, и где уже присутствует «человек новый», атеизм которого востребован возвещением «нового бога». Поэтому в рыцарском романе ни одна форма не может придать смысла такому парадоксу. В то время как трагедия абсолютизирует только некий момент времени, в истории и в мире, рыцарский роман показывает что-то отличное от времени, от истории и от мира: это вмешательство милости или deus ex macchina, которое прерывает течение истории, даруя нам нечто «сверх» истории и мира. Соответственно, в подобном аспекте любая концепция искусства о спасении оказывается неприемлемой, и это ‘короткое замыкание’, внезапный переход между смыслом и бессмысленностью сближает Записки о рыцарском романе и Рукопись о Достоевском.

      Глава вторая

      «Теория романа» и проблема целостности

      1. Целостность органичная и целостность сотворённая

      В Теории романа античная Греция появляется как идеал художественного совершенства, которое в современном мире оказывается недосягаемым. Лукач обращается к Греции, чтобы противопоставить её этому миру, «оставленному богами». В этом обращении уже можно уловить различие между областями, затрагиваемыми Теорией романа и Душой и Формами: страстное желание (Sehnsucht) более не обращено к формам существа, находящегося по ту сторону бытия, но скорее к той «живой жизни», к той «органичной целостности», которая