В вопросе Муртазы прозвучали и тонкий намёк, и горький упрёк. Редкие светлые реснички Фариды задрожали. Чуткая у неё была душа.
– Нет, мы не общаемся.
Она как будто считала себя виноватой за то, что сохранила хорошие отношения с человеком, предавшим её любимую подругу.
– Но при встречах с однокурсниками речь о нём заводится. Говорили, что он постоянно работал воспитателем в колонии.
– В тюрьме, значит?
– Если сказать по-простому. Один выпускник нашего факультета совершил аварию, был осуждён и попал в ту колонию. Так вот он был бесконечно благодарен Садирову за то, что помог ему освободиться досрочно. Фирдус – человек совсем неплохой. Причинить кому-нибудь зло ни с того ни с сего или бить лежачего не способен. Наоборот, при случае всегда поможет.
Фарида сказала это так, словно оправдывалась в чём-то.
Муртаза, поблагодарив за угощение, встал.
– Значит, его можно найти в колонии. А в какой?
– Он уже на пенсии. В таких местах стаж работы начисляется по-особому, не так, как у всех. Я слышала, что год назад он похоронил жену. И дети вроде разъехались. У меня есть его адрес. В последнюю встречу всех записала. Сейчас найду.
Она достала из ящика шкафа записную книжку.
– Вот – Садиров. Сейчас запишу.
И, достав ручку, лист бумаги, наклонилась над столом. Глядя на её седые кудряшки, узкие плечи, тонкие руки, Муртаза испытывал противоречивые чувства. Хранившая светлую память о его матери, когда-то евшая из одной тарелки с ней луковый салат, эта женщина была ему очень близка. В то же время к чувству нежности примешивались неудовольствие, глухое непонимание, даже горькая обида. Он, как бы боясь обжечь её розовый затылок дыханием и с трудом проглотив подступивший к горлу горячий ком, отвернулся и ещё раз осмотрел комнату. Как всё здесь аккуратно, чисто, даже красиво! Нигде ни пятнышка, ни пылинки. Но почему-то душе не радостно, не спокойно, как будто тут есть невидимый глазу изъян, нечистоплотность какая-то.
Уже попрощавшись и открыв дверь, Муртаза вдруг обернулся и, прищурив глаза, посмотрел хозяйке в лицо:
– И всё же… Не могу не спросить… Как же вы так можете?
На лице женщины отразилось недоумение. Правда, она уже почувствовала, что парень ощетинился, готов уколоть, но объясняла это себе тем, что он молод, а молодым трудно понять старших. Поэтому говорила как можно мягче, стараясь погасить его раздражение. Но этот последний вопрос поставил её в тупик.
– Как можем? Что мы такого сделали?
– Как вы могли жить так? Зная, что один из вас стукач, что по его навету сломлена судьба вашей близкой подруги, делать вид, как будто ничего не случилось? И сидеть на лекциях рядом с этой тварью? Праздновать с ним за одним столом? Фотографироваться рядом! Да ещё улыбаться! Как это можно?
Женщина опустила голову. На мгновение воцарилась тишина. Потом она, глядя в угол, сказала.
– Жизнь – она сложная штука, молодой