с троллейбуса и подошел к своей очереди, то машинально полез в карман, чтобы убедиться: карточки на месте. Увы! Хлебных карточек в кармане не было. Меня объял ужас: только начало месяца, следующие карточки выдадут не скоро. Как же мы будем жить без хлеба? А как тетя Соня со своей старухой? Я даже при всем воображении не мог себе представить, что с нами теперь будет. Мы все будем голодать и медленно умирать, и моя сестричка Фаня тоже. А что ждет меня? Как я смогу выговорить слова: «папа, я потерял карточки»? Я про себя несколько раз повторял на разные лады эту фразу. Нет, не смогу я это произнести вслух! Пошел назад к троллейбусной остановке, внимательно осматривая тротуар: а вдруг я их выронил случайно и они где-нибудь валяются. Нет, не нашел. Дождался троллейбуса с красивой цифрой «9» между фарами, вошел, осмотрел весь салон, заглядывал под сиденья, на конечной остановке спросил с надеждой у шофера. Но карточек нигде не было и шоферу никто ничего не передавал. Я снова проделал весь свой маршрут, безрадостный на этот раз, и сошел на Саксаганской. Долго бесцельно бродил по улицам и у меня даже мелькали мысли о смерти. И я представил себе, как повешусь, а мама, папа и Рая будут плакать и говорить: «Зачем ты это над собой сделал? Черт с ними, с теми карточками, лучше бы ты остался жить, наш любимый сыночек!» Подобные слова я уже как-то слышал, когда хоронили повесившегося соседа-инвалида из нашего дома. И мне стало жалко и маму с папой, и себя. Долго я еще бродил по улицам. Начало темнеть. И тогда я все же решился идти домой.
Дома, на счастье, никого не было. Я от отчаяния полез под мамин с папой деревянный топчан, служивший им двуспальной кроватью. Надо сказать, что ноги этой «кровати» со всех сторон папа обшил досками, и в получившийся таким образом короб засыпал на зиму несколько мешков картошки. Картошка лежала сплошной горной грядой, а вдоль стены, к которой была придвинута кровать, образовалась ложбина, куда я забрался и залег, рассуждая о своей безвременно загубленной жизни. Незаметно для себя я заснул мертвым сном.
Проснулся от крика младенца; слышу, как папа с мамой что-то с беспокойством говорят обо мне; тетя Соня тоже беспокоится, что уже вечер, а хлеба до сих пор нет. Рая порывается искать меня по улицам, идти в милицию, и вообще: «Надо же что-то делать». Но мама, слышу, успокаивает ее, мол, загулялся где-нибудь и сейчас придет. Тут я неожиданно для самого себя всхлипнул и выдал свое местонахождение. Папа сразу полез под кровать и начал меня расспрашивать, чего я туда забрался. После долгих расспрашиваний, уговоров и, наконец, общих требований, чтоб вылезал оттуда немедленно, я сквозь слезы признался о происшедшем со мной несчастии.
– Эх ты, шлемазл, – только и выговорил папа сокрушенно. – Ну, вылезай уж, чай пить будем, на сестричку посмотришь.
Я был поражен. Прекрасно осознавая, какое горе я всем принес, я ожидал получить большую порку широким кожаным ремнем, на котором папа правил свою
