Мой вещевой мешок папа закинул на нары, чтоб никому не мешал, попросил одну из работниц приглядывать за мной в дороге, надавал мне кучу наставлений (слушаться тетю Шуру, не выбегать из вагона и еще всякого-всякого, что могут наговорить взрослые на прощанье) и поспешил на работу. А мы стали ждать, когда к эшелону подцепят паровоз. Вскоре вдоль состава прошел слух, что паровоз дадут не ранее трех часов дня. Тогда я не выдержал и отпросился у тети Шуры сбегать домой «кое-зачем». Отпустила. Возвращался я в сопровождении Коляна и Леньки-Сопливца, которые помогали мне нести довольно тяжелые винтовки. В вагон я зашел, конечно, без них. Увидев меня, тетя Шура облегченно вздохнула. А я, взобравшись на нары, через верхнее окошко принял от Коляна свое оружие, оглянулся (не видит ли кто?!) и втиснул их в щель под чьим-то ящиком. Теперь на душе у меня было спокойно и даже радостно оттого, что во всем составе оружие есть только у меня.
Но вот прошло уже и три часа дня, и четыре, и пять часов, а паровоза все не было. На жарком августовском солнце вагоны раскалились. Кто спал, кто щелкал подсолнухи со скуки. К вечеру жара немного спала. А когда совсем стемнело, и в вагонах зажгли фонари со свечкой, на перроне вдруг появился папа. Это он пришел уже после смены, чтобы еще раз попрощаться со мной. Кроме того, он был очень озабочен и сказал тете Шуре, что паровоз не дают, потому что ожидают наряд милиции, который будет производить обыск всего эшелона – будут искать какое-то оружие. Когда я это услышал, то заволновался, заерзал и начал проверять, надежно ли я спрятал свои винтовки. А моя соседка по нарам тут же и говорит отцу:
– Рувим Иосыповыч! Ты уж отыми у своего сына ружья-то, пока те не нашли их сами.
– Какие еще ружья? – испуганно спросил папа и полез ко мне на нары.
Ох, и влепил же он мне в сердцах затрещину, когда вытащил из-под ящика все мое богатство! Видя его испуг, инстинктивно испугался и я, хотя искренне не осознавал возможные последствия своего поступка. Тут уж я со страха добровольно отдал отцу и предмет моей особой гордости – пистолет ТТ. Даже не спросив меня, где я все это взял, закинув пистолет себе в карман, схватив в обе руки по винтовке, папа спрыгнул с вагона и исчез в ночной темноте. Я был весь в слезах – ужасно жалко мне было расставаться со своим оружием. Через некоторое время папа вернулся снова.
– Ты их спрятал? – спросил я с надеждой (а вдруг хотя бы кто из ребят найдет?).
– Да, – ответил папа спокойно. – Утопил вон в той уборной. Что? Может пойдешь нырять?
Я живо представил себе наполненную до краев нечистотами яму станционной уборной, на которую вдоволь нагляделся за целый день сегодняшнего томления на станции, и слезы вновь покатились из моих глаз. Прощай, оружие.
Но вот поезд со страшным металлическим лязгом дернулся, папа на ходу выпрыгнул на перрон и мы,