Валерка молча кивнул и мы помчались – вдруг кто-нибудь захватит заветный диван раньше нас. Вот и лестница. Она была целой, только в одном месте на втором этаже не хватало половинок у ступеней и не было перил. Вошли в полуоткрытую дверь нужной квартиры на третьем этаже, пройдя через пустую прихожую, рванули дверь в зал и замерли от страха и неожиданности: внизу, сразу же у наших ног открылся желанный вид на Крещатик и на виселицу, на перекладине которой раскачались на ветру четыре, приготовленные заранее, веревки с петлями.
После некоторых колебаний мы, переборов страх, все-таки решились и, держась за стены с красивыми обоями, добрались по узкой полоске уцелевшего пола до заветного дивана. Смахнувши в него снежный иней, мы с комфортом уселись. Хоть теперь было и не так близко к виселице, но зато было все хорошо видно – это раз, там ветра не было и можно было ждать сидя сколько душе угодно – это два, и никто из взрослых на тебя не шипел и не цыкал, мол, под ногами тут путаетесь – это три!
Но вот и началось! Конечно, мы раньше всех увидели, как по Мало-Житомирской улице спускаются пять открытых бортовых машин. Все машины подъехали к виселице, красиво развернулись и стали параллельно друг другу – четыре задними бортами под перекладину, а пятая – рядом с виселицей. В кузове каждой машины, что подъехали под перекладину, сидели по одному немцу и по два наших солдата с автоматами, а в кузове пятой машины была маленькая трибунка, вроде учительской кафедры в классе. Немцы были в эсэсовской черной форме без погон, но с нашивками на рукавах; трое были тощими, а четвертый – такой толстый, каких я еще в жизни не видал. «Наверно, он самый главный», – решили мы с Валеркой. Вот шоферы, очевидно по команде, одновременно выскочили из кабинок и открыли задние борта своих машин, солдаты подвели немцев к краю заднего борта и надели на них петли, а в кузов пятой машины по приставной лестничке важно взобрались трое наших офицеров и один из них, ставший к кафедре, начал кричать в микрофон:
– Именем Союза Советских Социалистических Республик… – донесся до нас его голос из висевших на столбах черных репродукторов, – …военных преступников к смерти через повешение…
Немцы слушали приговор молча и безучастно, как будто это не о них шла речь. И это нас с Валеркой разочаровало.
Затем крайний справа офицер махнул рукой, моторы взревели, и машины отъехали на несколько шагов от виселицы, а немцы забарахтались в петлях, смешно дергая руками и ногами. Вся собравшаяся толпа одновременно в едином порыве выдохнула: «У-ух»! И вдруг под толстяком не выдержала веревка, и он упал на снег. К нему подбежали солдаты и врач в белом халате, надетом поверх телогрейки, и поставили его, хрипящего, на ноги. В толпе киевлян раздался смех, и мы услышали какие-то беспорядочные выкрики. На машину снова взобрались трое офицеров, и один из них начал что-то говорить в толпу: