Тетя Зейнаб поднялась из-за стола и стала пробираться к серванту за вазой, остальные женщины на все лады принялись выражать восхищение цветами, разглядывать их и нюхать. Тем временем Таир, воспользовавшись тем, что всеобщее внимание переключилось с его персоны на необычный букет, прошмыгнул на отведенное ему место: пустовал только один стул – между его матерью и двоюродным братом Манафом, который перешел на второй курс института.
– Цветы – это, конечно, хорошо, но они тебя не оправдывают. Мог бы рассчитать время и выехать пораньше, – строго сказала мать. – Я уже волноваться начала.
– Да что со мной случится, мама! Ты все время нервничаешь зря, – ответил Таир и честно признался: – У бабушки с дедушкой засиделся.
Он обвел глазами роскошно сервированный стол, судорожно сглотнул заполнившую рот слюну и, не дожидаясь приглашения, принялся перекидывать с общих блюд в свою тарелку оливье, селедку под шубой, тонко нарезанные ломтики голландского сыра и говяжьего языка, свежие и маринованные овощи. Горячего еще не подавали. Таир только успел закинуть в рот первую ложку салата, как услышал насмешливый голос Манафа. Брат тихо сказал ему в самое ухо:
– Ай-ай, как не стыдно! Накинулся на еду как гермямиш!5 Что, твои бедные родственники тебя не накормили? Или им и самим есть нечего?
– Сам ты гермямиш! А мои бабушка и дедушка вовсе не бедные, – с обидой возразил Таир, – они побогаче многих, сидящих за этим столом!
– Ах, я и забыл, что евреи бедными не бывают! Твой дед, наверное, ювелир? Или он зубной врач, как все евреи?
Оголодавший гость всерьез разозлился и даже вилку в сторону откинул. За семейным столом собрались одни азербайджанцы, одна только его мама была русской. Но говорили в этом доме в основном по-русски, никто не допускал обидных намеков и злых насмешек в отношении национальной принадлежности родственников и друзей, и только Манаф позволял себе иногда подчеркивать, что его двоюродный брат – не чистый азербайджанец, а метис, и произносил это слово с явным презрением.
– Сам ты еврей, – сердито выпалил Таир.
– Я-то – нет. А ты сам говорил, что твои предки были евреями.
Подросток в который раз пожалел о своей излишней откровенности. Он действительно сказал как-то Манафу, что отец его прабабки был наполовину евреем, и теперь, словно в оправдание, принялся бахвалиться:
– Зато мой прадед был князем, а твой – зибильщиком!6
– Ну