Конечно, мы там ходили, смотрели, устали, потом уже просто ходили. И одна девочка, Галя Котельникова (её класс был года на два старше нашего), мне говорит: Гена, давай с тобой зайдём в академию в одну аудиторию, я одна стесняюсь. Сейчас там как раз перерыв, я тебе покажу работу одного студента тут, они рисовали натурщика с гитарой.
Мы зашли туда, студентов не было. Стояли работы на мольбертах, на подиуме лежала гитара, натурщик тоже ушёл. И вот Галя подошла к одной работе и говорит: посмотри, как написано, это чудо, как пишет этот парнишка из Нарвы… что-то необыкновенное, какой цвет, какая форма, как он умеет всё это соединить. Это, говорит, какой-то необыкновенный талант, я просто влюбилась в его работу. Ты знаешь, говорит, я никогда никого не полюблю просто так, мне надо сначала влюбиться в работу этого человека, что он делает. И вот я, говорит, влюбилась в работы этого парня. Но я его уже немножко знаю, вот он тут мазки поперёк формы выкладывает, я ему скажу, чтобы он делал их повдоль…
Я, конечно, ничего особенного не заметил в его работе, но я увидел восторг в глазах у самой Гали. Потом мне сказали, что Галя ещё несколько раз ездила в Ленинград (она москвичка была), ещё смотрела на работы этого Алика и на него самого. И всё дело кончилось тем, что Галя окончила с отличием нашу школу, легко поступила в институт, перевелась в ленинградскую Академию художеств к Алику, и они поженились.
Ночевали мы в Ленинграде в интернате художественной школы. Там в это время тоже были каникулы, дети разъехались, и остались пустые комнаты с кроватями. И как-то ночью мы там разговорились с Володей Свитичем, кровати наши рядом стояли. Делились насыщенными впечатлениями дня после Эрмитажа, и Володя вдруг говорит мне: Гена, я тебе завидую, ты прекрасно рисуешь, тебя все хвалят, ставят в пример, а я как-то в тени, меня не замечают. И я подумал, что если я доживу до тридцати лет и не прославлюсь как художник, то я покончу с собой. Мне не хочется жить просто так, как все люди. Я или повешусь, или отравлюсь, я не хочу быть простым художником, я должен быть только большим художником.
Я слушал его и понимал, что наша школа воспитывает не только будущих художников, не только специалистов своего дела, она ещё воспитывает фанатиков, людей, для которых, кроме искусства, нет в жизни больше никаких ценностей. Ни семья, ни любовь, ничто многих не волновало, кроме успехов в искусстве. Они стремились хорошо рисовать и в будущем быть выдающимися художниками, простыми художниками они себя даже не мыслили. Так было построено воспитание. Рядом находилась Третьяковка, где мы постоянно видели великие произведения искусства. И вот эти молодые, неокрепшие ещё души как бы уже были