За его спиной вспыхнул желтый огонек света, оказавшийся налобным фонариком.
– Пид… ы! – взвыл Михаил Иванович и топор дважды взвился в ночи. – Ишь ты, пляшет тут фифа… Проклятые гоблины!!!
Бурильщики нетрадиционной бурильной ориентации рухнули возле обгорелого остова. Существа без лиц поспешили убраться с глаз грозного киборга.
– В мире, где люди теряют облик Homo sapiens, просто необходим тест на человечность. Иначе нельзя. Только такого теста нет. Приходится каждый раз делать новый выбор, – внушительно сказал Михаил вслед существам без лиц.
– Неудобный плащ, – осматривая трофейный бур, пожаловался он, – жарко в нем, тело не дышит, – сбросил плащ из медвежьей шкуры на бочку. – Еще и подбой этот красный шелковый, чисто Понтий Пилат или пид… р какой…
За спиной возник Иванович и проломил ему череп. Нападение было неожиданным. Можно сказать, даже подлым.
– Ишь чего удумал, правоцентрист, казенными плащами разбрасываться, – накинул плащ поверх своего черного, снял со своего трупа фонарик, подхватил второй топор, споткнулся о старый пластмассовый трактор и исчез.
Сбоку раздаётся шуршание, едва слышное. Два серых кота показываются из тени и вступают в круг света. Все также в круге света переходят улицу и исчезают среди домов.
Из подворотни вывалилась умирающая Клавка-буфетчица. В спине ее торчала остро заточенная оловянная лопатка, в левую ногу вцепился зеленый пластмассовый динозавр Джордж. Мимо шла эвенкийская девушка Айни, держащая в руках лук.
– Женщина, вы стрелу не видели? – спросила орочонка.
– Нет, – пробулькала Клава, готовясь испустить дух и поэтому решительно настроенная впервые в жизни говорить только правду.
В восемьдесят два даже как-то стыдно бояться смерти.
– Она должна быть у жениха моего, любезного Алхаллалая.
– Там, – буфетчица вытянула руку и испустила дух.
– Пусть твой нагрудник сохнет не просыхает, сгниет от сырости; а самой тебе вонять-провонять под лабазом, – проводив указавшую в последний путь, девушка в расшитом горностаевом нагруднике и бадлоне, поморщившись от шибанувшего в нос духа, двинула в указанном направлении, пнув болтающуюся под ногами виолончель самого Виолончелиста.
– И смеется он и хохочет он, – напевала девушка, – злой шутник, озорник Купидон….
Откинувшая коньки (и когда-то украденную в театре виолончель) Клава оказалась в куске пространства (да-да! именно куске!): белом, светлом, где можно было ходить, не ощущая твердости под ногами. И пола-то там не было! Там было две двери, которые просто висели друг напротив друга. Коснулась теплой бархатистой ручки и дверь сама тихонько отворилась, отчего внутренности свело судорогой ужаса.
За дверью обнаружился офис и Крисп, лениво стреляющий из рогатки в мух за окном, вившихся