А яства уже погрузились на роскошные блюда, подобно вооруженным паломникам, взыскующим Гроба Господня, когда те восходят на борт корабля, намереваясь отплыть на восток. Подняты паруса, задул попутный ветер – одно за другим пересекают тяжко груженые блюда большую кухню, поднимаются по лестнице и бросают якорь в столь долгожданной гавани.
Между блюд разложены ветки диких роз и пряной полыни; поданы и ножи, и тарелки, выставлены кубки и кувшины с вином и кларетом.
И вот уже трещат хрящи на крепких гасконских зубах. Ах, любо поглядеть, к примеру, на Гастона, виконта Беарнского, – как смеется он и пьет доброе красное вино, чуть раздувая крылья тонкого горбатого носа. Эн Гастону чуть больше тридцати; второго такого удальца поискать – все Пиренеи перерыть!
И все ж, однако, другие гости эн Рожьера, его друзья и вассалы немногим уступают эн Гастону. И если превосходил их Беарнский виконт в одном, то в другом перед ними, быть может, даже проигрывал. Так, к примеру, эн Гастон не умел слагать стихов.
Пиршество шло своим чередом, и ничто не мешало всеобщему веселью. Хозяин дома и полновалстный господин здешних земель, эн Рожьер де Фуа, исповедовал веру страны Ок и гнал из своих владений поповскую скуку. Даже распятия на стене не признавал, ибо, – как говорит сестра господина графа, достойная и добродетельная домна Эклармонда, – один только вид умирающего Христа способен отбить всякий аппетит даже у гасконца. Поэтому эн Рожьер и распорядился распятие снять, и с тех пор вкушал свою трапезу с неизменным удовольствием.
И вот в зал являются приглашенные музыканты, вооруженные сообразно случаю, – кто четырехструнной виолой, кто волынкой, кто флейтой, – и ну виолить, и волынить, и флейтить для услады собравшихся!
Поскольку гости графа де Фуа изрядно понимали толк не в одних лишь охотичьих да военных забавах, то и завязался между ними весьма любопытный разговор о музыке.
И присуждено было ими виоле с ее тихим мелодичным голосом звание наиблагороднейшего инструмента, хотя для музыканта она является наисложнейшей.
Но в этот момент волынщик, нешуточно обиженный недостаточным вниманием слушателей, смело выступил вперед и заиграл прежалостную мелодию, да такую нежную, что впору изумиться: и как это столь трогательные звуки могут исходить из козьей шкуры, сшитой особым образом наподобие мешка!
Тотчас же многие принялись восторгаться волынкой, ибо если не сам инструмент, то мастерство волынщика, несомненно, заслуживало самой высокой похвалы.
А мессен де Мираваль, один рыцарь из Каркассона, единственно только из желания досадить эн Рожьеру и вызвать его на спор, начал нахваливать чудесного барабанщика, которого видел нынче утром на площади. И даже изобразил, как это все происходило, пробарабанив рукояткой обеденного ножа по столу, по кубку с вином и по большому серебряному блюду, откуда по неосмотрительности плеснул себе на одежду жирным соусом.
Вот так и шла