– Как ты дерзнул, богохульник, посягнуть на самого Господа! – кричал эконом, раздувая грудь и краснея от гнева.
– Отнюдь не на Господа я посягнул, но всего лишь на дурака Гугона, набитого болвана, ханжу и лицемера! – отвечал эн Рожьер.
А трубач вторил оглушительным:
– Бу-у! Бу-бу-у-у!..
– По твоей милости многие братья уже слегли в болезни!
– Поверь, я искренне скорблю о них!
– У-у-у! Бу-у-у!
– И знай, что у нас заканчиваются припасы! Выдержать же лютый голод не всякому под силу!
– Так избавьте себя от ненужных страданий! Изберите другого аббата!
– У-у-у!
– И знай: каждая смерть падет на твою голову! Своими руками ты осудил себя на адские муки!
– Одумайтесь, упрямцы! Спасите мою душу, если не хотите спасти свое тело!
– Бу-бу-бу-бу!
– Никогда власть духовная не склонит выи пред властью светской, суетной и преходящей!
– Пощадите себя! Ведь все вы умрете от недостатка пищи!
– Что ж! Лучше смерть, чем столь жестокое посрамление! – кричал напоследок отец эконом, с каждым разом все менее уверенно, а труба насмешливо передразнивала почти человечьим голосом, вкрадчиво и сипло:
– Ба-а-а…
Вот так, без всякого успеха, проходили переговоры, а между тем время не стояло на месте и, нужно заметить, это было аббатству не к выгоде. Голод за монастырскими стенами усиливался. Между монахами стали уже появляться недовольные тем упорством, с каким братия противилась воле эн Рожьера.
И в самом деле. Если вдуматься, чего такого невозможного добивался от них эн Рожьер? Ведь не от веры чистой, католической повелевал им отрекаться! Хотел лишь одного: чтобы избрали они по доброму согласию с сеньором нового аббата из своей же среды – такого, чтобы мил был не только здешним монахам, но и светским владыкам. И ничего позорного в том многие уже – спустя месяц осады – не находили.
И настал наконец день, выпавший на самую середину августа, когда ворота аббатства широко распахнулись для победителей, и те с великим торжеством вступили на священную почву. Впереди шагал трубач и, через каждые семь шагов останавливаясь, оглашал воздух громким ревом трубы:
– А-а-а!
Следом, с длинными треугольными и раздвоенными флажками у стремени, колыхаясь многочисленными кистями и бахромой, звеня бубенцами одежды, ехали конными пажи – числом в шесть человек.
За ними на боевых конях бок о бок выступали сами сеньоры – эн Рожьер де Фуа, эн Гастон де Беарн и эн Гийом де Монкад, все трое с видом мрачным и неприступным – впрочем, все это было напускное. Эн Рожьер смотрел прямо перед