Даже если кто-то захотел бы пройтись по лесной чаще – здесь, рядом с водопадом, за речным шумом никто не услышит мой крик. И Белая вуаль может стать для меня погребальной.
Среди времени, исчезнувшего и растворившегося в плеске воды, среди мгновений, напоенных смятением и размывшихся в бесконечность, мистер Форбиден наконец разомкнул губы.
– Ваш любимый сонет Шекспира, – произнёс он.
Слова обожгли мне щёки – вместе с его дыханием. Они были негромкими и мягкими, в них таилась мурлыкающая хрипотца и бархатная нежность.
Смысл их не сразу дошёл до меня.
– Ваш любимый сонет Шекспира, мисс Лочестер, – не выпуская меня из объятий, повторил мистер Форбиден в ответ на моё изумлённое, недоверчивое молчание. – Прочтите его. Мы ведь приехали сюда говорить о Шекспире, если не ошибаюсь.
Мы стояли в подобии вальсовой позиции – так, словно вот-вот снова закружимся в танце над воздухом и водой: одна его рука сжимает мою, другая лежит на спине… правда, куда ниже, чем положено для вальса.
И объятия наши куда теснее.
Он действительно хочет, чтобы я читала Шекспира? Вместо предсмертной молитвы, надо думать?
«Пустите меня», – снова хотела сказать я – и снова не смогла.
Лучше делать, что он говорит. Усыпить его бдительность. Пока кот не выпускает когти, придерживая пойманную мышь мягкими лапками, но стоит мышке взбрыкнуть, попытаться бежать…
Под его неотрывным взглядом я медленно облизнула сухие губы.
Понимание, что именно я должна прочесть, пришло мгновенно.
– Кто может вред нанесть, но всё же не вредит, – в моём тихом голосе почему-то тоже пробилась хрипотца, – не делает того, о чём лишь говорит…
Вернувшееся солнце полыхнуло в его зрачках жаркими искрами, высветило ярче кружева на радужках. Впрочем, нет, не кружева: острые грани зелёного бриллианта и голубого топаза.
– Кто, возбудив других, холодным остаётся, и на соблазн нейдёт, и злу не поддаётся…
В его глазах растаяли серебристый воздух и бледная морская лазурь, земля цвета жжёного сахара и зелень трав… но взгляд этих глаз был огнём. Пламенем, обжигающим и манящим, приглушённым и сдерживаемым.
Я внезапно осознала, что вовсе не страх подкашивает мне ноги и сбивает дыхание. Опасения диктовал мне разум, но не сердце. А то, что я чувствую… страха в этом было не больше, чем когда ты несёшься вскачь, пытаясь перегнать ветер, или прыгаешь в воду с высоты, или замираешь на качелях в точке перед началом падения. Тот страх, что разливается в крови приятным волнением, пленительным и острым удовольствием риска.
Впрочем, само осознание этого факта должно было бы меня испугать.
– В наследство тот берёт небесные красы…
– И не кладёт даров природы на весы, – вдруг негромко подхватил мистер Форбиден. – Он внешности своей…
– Хозяин, – прошептала я, глядя на него, когда он оборвал фразу выжидающей паузой. – И властитель.
Его