О солдатской судьбе,
О российской беде,
О мужицкой нужде.
Федор Федорыч тоже слушает,
Не прихлебывает и не кушает.
«Распроклятая война
Слишком долгая была!
Девка год ждала,
И другой ждала,
А на третий год
К мужику ушла.
Ушла к мужику,
К нефронтовику…»
Вот о чем она поет,
Почему тревожит!
Федор Федорыч встает,
Больше он не может —
У него душа горит,
Лопнуло терпение:
«Прекратить, – говорит, —
Прекратить, – говорит, —
Пение!»
Бабка стопочку взяла,
Да и разом в горло,
Не закусывая,
Рот
Рукавом отерла.
«Это как же терпеть,
Чтобы людям не петь!
Ишь, начальники!
Ишь, охальники!»
А за ней шоферня,
В кулаки пятерня,
Говорят:
«Пусть поют!
Что ж им петь не дают!
Дайте петь ребятам!»
И еще —
Матом.
Лишь один мужичок
Закурил табачок —
И молчок!..
Как Варвара встала,
Сразу тихо стало.
Федор Федорычу
Медленно сказала:
«Не ходи ты сюда,
Не ищи ты стыда.
А столкнешься со мной —
Обходи стороной.
Не затем я ушла,
Что другого ждала,
А за тем я ушла,
Что твоей не была.
Так тому и быть,
Нам с тобой не жить!»
Тут ему бы помолчать,
Не искать обиды,
Тут ему бы не кричать:
«Эй вы, инвалиды!
Нынче свадьба на селе —
Парень женится.
Там потребуется
Ваше пеньице!
Раздобудьте адресок,
Загляните на часок!»
Шапку сгреб,
Дверью – хлоп!
Все тихонько сидят,
На Варвару не глядят…
А на улице —
Зорька зимняя.
Солнце щурится,
Тени синие.
И мороз лихой —
Из стекла литой.
Едет свадьба на трехтонке,
Едут парни и девчонки,
Сестры и браты,
Дружки и сваты.
Мимо чайной пролетели —
Завернуть не захотели…
Говорит бабка:
«Чтой-то здесь зябко».
А за ней шофера:
«Ну и нам пора».
Лишь один мужичок
Закурил табачок
Напоследок:
«Так-то вот! Эдак!»
В чайной стало пусто.
Варе стало грустно.
Лечь бы спать бы —
Не слыхать той свадьбы…
Где-то в дальнем отдаленье
За дворами брешут псы.
На мерцающих каменьях
Ходят звездные часы,
Все оковано кругом
Легким, звонким чугуном.
Старый сторож в теплой шубе
Спит, объятый сладким сном.
Тишина