Рогатина свистнула в ответном посяге. Что Неуступ брал от земли, Потыка, сообразно имени, черпал у воздуха. Отлетел, упорхнул, выправился, полный грозного веселья, готовый снова разить.
Коготковичи громыхали в щиты кто секирой, кто вдетым в ножны мечом.
– До горы! До горы!
– Хар-р-га!
Светелу хотелось петь общий клич, он не знал, позволено ли. Вспомнил о гуслях…
Со стороны Путилина кружала белым речным плёсом спешил лыжник. Когда витязи стали оборачиваться, парень замахал руками, закричал:
– Не покиньте, государи воители! Братья Гузыни крушить идут вчетвером!
– О! – сказала Ильгра. – Гузыни!.. Как думаешь, Сеггар, двух дружин хватит управиться? Может, лучше сторонушкой обойти?
Воины засмеялись.
– Мизинный братец у нас намедни гулял, – жаловался упыхавшийся работник. – Песни злые орал, мисы бил, работника Порейку об стол ринул… Еле совладали гуртом выкинуть! Так за него все братья рукава засучили. Семьян собрали, ратью поднялись! Говорят, дядьку своего Мешая призвали нам на погибель… А и наши возгорелись, всяк друзей кликнул… в топоры бы не кинулись! Выйдет кружалу сквернение, как потом гостей принимать? На вас надея, милостивцы…
– Я бы так рассудил, – молвил скорый на решения Коготок. – Мой недоросль с твоим ротозеем толком ведь не разведались. Пусть, говорю, вперёд выбегут, а погодя и мы подоспеем. Свезёт им – похвалим. Не свезёт – косточки приберём.
– Ты своего как ругаешь? – спросил Сеггар.
Не то чтобы имя отрока впрямь имело значение. Воевода смотрел на приплясывающего Светела. Взвешивал.
– Ве́селом ругаю.
– Светел да Весел, – рассмеялся Гуляй.
– Лучше Светелом да Веселом быть, чем Гузынями.
– Санки оставите оба. Довезём, – наконец приговорил Сеггар. В побратимстве двоих вождей он был старший. Он строго предупредил, глядя почему-то лишь на Светела: – Ума кулаком добавить благословляю. Смертью убивать не велю.
– По слову твоему, государь воевода!
Два отрока живо пристегнули быстрые ирты. Нетерпеливый Путилин работник долбил кайком снег.
– Бегите уж, – сказал Неуступ.
Отроков погонять не занадобилось. Скоро Путилин работник уже налегал из последней мочи, удерживаясь вровень.
– Лыжи у вас, сеггаровичей, любо-дорого, – пропыхтел он, когда схлынул первый задор и бег выровнялся. – Одно слово, царские!
– Слыхал про делателя Пенька?
– А то! Его лыжи втридорога из рук рвут.
– Вот он и верстал.
– Дикомыты! – сказал работник. – Злой народец, а лыжи смыслят, не отнимешь.
– Почему злой?
– А будто нет? Зеленцы жгут, купцов убивают. Вона, торгован две опасные