Мы ненавидим своих предков за то, что разбазарили их достояние и прокутили их наследство, что в душе не осталось ничего, о чём со слезами восхищения пели Гоголь, Чехов, Бунин, Тютчев, Пушкин, Есенин. За то, что сами, добровольно, обменяли молочную сладость великого и могучего тургеневского на приправленный жаргонный хруст и разговорный иноземный смак. Звонишь в Министерство культуры, а попадаешь в прачечную. Книги пишут райтеры, их читают ридеры, а пользуют – юзеры. Фрилансеры креативят, продюсеры пиарят. В супермаркетах – дисконты, в найтклабах – пати. Хорошо, что хоть милицию в полицию ещё не переименовали!..
Любите речь родную, граждане, уважайте её – это единственное, что у нас ещё осталось своего. И наша самобытность, и наша историческая правда, и наша общность, и наша индивидуальность, и границы нашей глупости, и безграничность внутренней свободы – всё там, всё в русском языке. Вы с ним хоть куда! Он аж до Киева вас доведёт! На нём вы можете "Евгения Онегина" читать в оригинале! На нём Белинский писал Гоголю письмо6, отмеченное подвигом храбрых! На нём часы могу идти, когда лежат, и стоять, когда висят, а фраза "Косил косой косой косой" может ввести в когнитивный диссонанс любого, кто русского не знает!
Послушайте его – и ваша грудь развернётся. И вы, наконец, улыбнётесь. Ладно я такой хмурый – я родного друга только что похоронил, но вы-то, вы – улыбайтесь! Поверьте, это куда действенней, чем толкаться локтями.
Что-то я раскомандовался сегодня. Вспомнилось, как однажды мы с Женькой чинили старый патефон, купленный за гроши у какого-то деда, которому нечем было угостить внуков. Вернее, Женька чинил, а я командовал. Тут подкрути, там подверти. Но любимым моим было: "Хватит, пойдём". Женька не послушался меня, доделал. И заскрипел на семидесяти восьми оборотах Александр Вертинский.
– Ну пойдём уже, хватит, – вздохнул я.
– Пойдём, – выдохнул Женька.
И мы пошли. Обратно к деду. С патефоном. Женька сказал, что тот теперь сможет продать его дороже.
Женька был добряк. А я брюзга. Зануда. Я недоволен, настойчив, нетерпим. К себе – в особенности, кстати. Хочу жить не как принято, за косым забором со злющей собакой, а как моя мама хотела бы, чтоб жил – счастливо, по образцу savoir vivre7. И что же – я зануда после этого, брюзга? Да хоть бы и так, но с дневником-то я могу этим поделиться? Я бы с радостью прокричал об этом всем и каждому, но… Нет Человека. В рот смотрящей публики навалом, а слушателей – ни одного. И пока был вынужден молчать, душа загадилась. Ей бы прос*аться хорошенько, да куда ей без жопы!
Потому я и сел за дневник, потому и выбрал его как вид испражнения, что после Женьки поговорить больше не с кем. Остаётся испытывать терпение бумаги. Рубить правду-матку втихаря на этих туалетных страницах…
Семейный триллер. Продолжение
"Любовь текла размеренно