Немцы прошли по склону вниз. Пролязгали их танки. Но стрельбы не было слыхать и минуту спустя, и больше. Как будто наши отошли без боя. Или некому там уже было отходить и биться. Подождав ещё немного, Нелюбин и Григорьев отползли глубже в лес. Нелюбина мутило, во рту накапливалась горькая, с рвотным привкусом слюна, и он сплёвывал её, но вслед за слюной его всё же выворачивало.
– У тебя, похоже, контузия, – кивнул ему Григорьев. – Полежать тебе надо. Слышь, взводный?
– Тошнит…
– Это и есть контузия.
– В груди ломит. Как всё одно осколок там…
Нелюбин мотнул головой. Он уже сам кое-как управлялся со своим телом. Но быстро уставал. Ноги подгибались, как будто ему под коленками подрезали жилы, но не до конца, так что ещё можно было где трюшком, а где на карачках передвигаться в нужном направлении.
Вот жизнь, жалел себя, как мог, Нелюбин, что ж это за распроклятая такая жизнь… Контужен – не ранен. Кровью не истеку, всё же радовался он своему теперешнему состоянию. Но, с другой стороны, контузия бывает и похуже ранения. Он вспомнил курсанта Воронцова и то, как тот порою дёргал головой и, замерев вдруг, болезненно морщился. Жаловался, что стекло битое в ушах звенит, покоя нет. А главное, вот что плохо: в госпиталь с контузией не направляют. Слюни не текут – оставайся в своей траншее и воюй дальше… Тем более ему, взводному, рассчитывать на отправку в госпиталь бессмысленно ещё и потому, что в роте остался только один штатный командир взвода – он. Лейтенантов побило ещё в первой атаке. Молодые, глупые. Понеслись со своими наганами впереди цепи, и их – сперва одного, потом другого… Как это произошло, Нелюбин видел хорошо. Вот и его, видать, похоронили уже. Если от взвода ещё кто-то и остался, то наверняка они отползли к траншее. Теперь сидят там, обираются, с винтовок глину счищают и кровь, перекличку делают. И то – вряд ли. Кому там теперь перекличку делать? Если только сам ротный придёт, чтобы обложить уцелевших матюгами.
– Григорьев, ты автомата моего не видел?
– Что, потерял?
– Потерял, не потерял… Видишь, нету автомата.
– Ну и хрен с ним. Видать, разбило. Мина возле тебя хряпнула. Так что ты, товарищ младший лейтенант, у нас заговорённый. Вот выберемся к своим, сто грамм мне своих отдашь.
– Отдам, Григорьев. Отдам, дорогой ты мой… Только бы выбраться. Только бы не попасться им в руки.
О том, что Нелюбин был в плену, в роте знали. Некоторые даже недобро косились. За спиной он иногда слышал нехороший шёпоток или, наоборот, напряжённое молчание. Терпел. Куда деваться, в драку же не полезешь, своё доказывать. Да и что докажешь? Что в плен в два счёта любой может попасть? От тюрьмы да от сумы, как говорят… Но младшего лейтенанта ему всё же присвоили. Зачли армейские ускоренные курсы. Не зря учился. Хотя, признаться, на учёбу как таковую пришлось мало времени. Некогда было учиться. Армия наступала, и курсантов армейских курсов младших лейтенантов бросали на разные участки