Мы все отлично поняли, чем вызван запрет, но никто не говорил об этом. Может быть, оттого, что тут были мы с Роллинзоном, и это не позволяло товарищам открыто высказывать свои мнения. А может быть, оттого, что они еще не успели составить твердого мнения об этом, – только во время нашего грустного возвращения в школу разговоров было мало.
По мере приближения к школе наше настроение становилось все грустнее и грустнее. Оказалось, что и другие, кроме Комлея, отправились к нам с известием о вывешенном директором объявлении. Комлей только опередил их всех, теперь же мы постепенно встречали их по дороге и от каждого слышали одно и то же:
– Знаете, господа, конец вашему крикету. Пятый и шестой классы наказаны!
И с каждой встречей лица окружавших меня товарищей становились все мрачнее и мрачнее, а я (вероятно, и Роллинзон точно так же) чувствовал себя все более и более неловко.
Мы направились прямо в коридор, к доске. Около нее стояло несколько малышей, которые при нашем появлении рассыпались в стороны. На том же самом месте, где утром висел зло счастный рисунок, мы увидели теперь другой лист бумаги со следующими словами:
Тут не могло быть никаких сомнений, а между тем мы все стояли молчаливой толпой и смотрели – так же точно, как утром смотрели на другой листок на этой же доске. И все отлично понимали, что последнее было результатом первого. Так вот зачем директор потребовал Плэйна и почему Плэйн не смог присоединиться к нашей игре.
Первым заговорил Хэнкок. Он обычно говорит первым, и почти всегда его замечания всех раздражают.
– Ну, – сказал он, – это довольно скверно.
«Довольно скверно» было слишком слабое выражение.
– А не отправиться ли нам к директору? – спросил Вебб. – Давайте выберем депутатов.
– Я предлагаю созвать общую сходку! – воскликнул еще кто-то. – Желал бы я знать, кто согласится на такое положение вещей?
Это было прекрасно, но все чувствовали, что как бы то ни было, а придется смириться, – мы хорошо знали Крокфорда: не такой это был человек, чтобы сегодня отдавать приказание, а назавтра без должного основания отменять его.
– Во всяком случае, – сказал Гибсон, – крикет можно считать закрытым на все лето.
– И купание тоже, – отозвался Эндрюс.
– И все остальное также, – добавил Дин.
Действительно, так и следовало считать. Все наши забавы на воздухе прекращались, оба старших класса должны были сидеть в школе, причем без всяких рассуждений. Некоторых это просто выводило из себя.
Предстояло еще объяснение с шестиклассниками, для которых эта история была особенно болезненна. Эндрюс и Грин, резко отвернувшись от доски, ушли в ком нату Плэйна. Филдинг, Вебб и еще несколько человек последовали за ними, группа у доски разбилась. Я пере оделся, прошел прямо в свою классную комнату и уселся за книги.
Через несколько минут ко мне присоединился Роллинзон. Я не взглянул на него, когда