– О господи! – проворчал Эдвард, в третий раз поднимаясь с кресла, и недовольно потащился к телефону.
По широким ступеням террасы поднялась Белла с Антонией на руках. В свои шестьдесят она все еще была хороша собой, однако рядом со свежим, розовощеким личиком малышки краски ее лица блекли.
– Но, Ричард, ты же не будешь подписывать это злосчастное завещание ночью!
– Отстань, Белла! – отмахнулся старик и послал Пету вслед за Эдвардом.
– Скажи ему, что я иду в павильон прямо сейчас. Меня от всех вас уже тошнит. Ужинать буду там.
– Но, Ричард, ты же не собираешься там спать!
– Оставь меня в покое, Белла, – раздраженно произнес старик. – Хватит меня останавливать.
– А как же твое сердце, дорогой! Тебе нельзя оставаться одному!
– Иди, иди отсюда, Белла, – пробурчал сэр Ричард, отмахиваясь от жены, как от мухи.
– Но Ричард… Хорошо, если ты так настаиваешь, дорогой, тогда с тобой должен пойти кто-нибудь из нас. А если у тебя прихватит сердце! Причем всерьез…
– Вот что я тебе скажу, Белла. Ты меня и вправду доведешь до сердечного приступа! Не желаю больше ничего слышать. Хватит ко мне приставать!
Белла стала взывать к Филипу:
– Ты же врач! Подействуй на своего деда! Запрети ему ночевать в павильоне.
Филип, лежа на террасе, сонно приоткрыл глаз.
– Он и сам все прекрасно знает. Если я буду на него давить, он только больше заупрямится. Я считаю, что дед поступает очень глупо, объявляю ему свой протест, а в остальном умываю руки.
Закрыв глаза, Филип моментально погрузился в сон.
Отчаявшись, Белла пошла в дом, по пути выражая надежду, что Ричард по крайней мере не будет заниматься этим проклятым завещанием сегодня.
– А тебе-то о чем беспокоиться, Белла? – удивилась последовавшая за ней Элен. – Если сэр Ричард изменит завещание, то ведь в твою же пользу. Ты станешь единственной владелицей Свонсуотера и сможешь выставить нас отсюда со всеми нашими пожитками!
«Да, и я точно знаю, с чьих пожиток начну», – раздраженно подумала Белла. Если бы Элен не сболтнула об интрижке Филипа, когда все ехали в машине (а Белле об этом доложил Эдвард), никакого скандала не случилось бы. Однако она никогда не злилась подолгу, и когда Пета с Эдвардом вышли из холла, ее внимание немедленно переключилось на другой предмет.
– Боже мой, девочка, что ты сотворила со своими ногтями?
Пета помахала бледными ноготками.
– Сняла с них всю бычью кровь – теперь они бледные и скромные.
Она была в обтягивающем зеленом купальнике, оттенявшем порозовевшую под солнцем кожу.
– Стивен сказал, что я грублю деду и веду себя глупо, поэтому я решила загладить перед ним свою вину – я имею в виду перед дедушкой, а не Стивеном, – уточнила Пета и, смеясь,