В одну из ночей в доме кого-то убивали. Долго и кроваво. Кажется, кого-то резали, и он уже не в состоянии был убежать – мог только кричать, переходя в безумие при чавкающих звуках ударов.
Телефон на всей улице был только в одном доме. Звонили в милицию.
Сонный голос на том конце трубки отвечал, что наряд милиции не приедет – нет бензина.
Это было начало девяностых. Шахта закрылась, работы не стало, и даже сигнальные красные огни на копрах потухли. На чёрной улице угадывались лишь силуэты.
Утром приехала «Скорая» – у милиции бензина так и не нашлось. Из дома вытащили трупы двух скончавшихся от кровопотери, после многочисленных ножевых, и двух, кто не очнулся после мака. Остальные, вестимо, успели разбежаться.
Баба Надя спала в своей каморке. Проснувшись, не слишком понимала, что происходит и кто все эти люди. Её, не слишком спрашивая, увезли в дом престарелых, и она лишь покорно кивала, когда её под руки вели к карете, сухую и ломкую, как ноябрьский стебель.
Наркоманское паломничество в дом прекратилось – вымерли все, кто мог ходить к джинну на поклон. Дядя Лёня появлялся там лишь изредка. Пока не умер от запущенного туберкулёза, о котором не догадывался до самых последних дней, плюясь кровью.
А Сашка Мазила жив и по сей день.
Смотрел в соцсетях недавно его фотографии – всё такой же узнаваемый, маленький, проворный. И эти вольные, цыганские бродячие глаза, которым всё нипочём.
Кушай, Миша
Владимир был для нас, 15-летних пацанов, авторитет.
Мы только-только подсели на металл-музыку, обзавелись страшными футболками, хотя ещё и не обзавелись хайрами. Прокололи старые джинсовки заклёпками. Поверх надписи «Лимпопо» на детской кепке мама пристрочила нашивку с черепами и костями.
А он – под сорок лет, древний старик, но в металле рубил фишку. Угощал нас кассетами, «Napalm Death» там всякий, «Carcass», «Kreator».
Cам он такой, не сказать, что внушительный – подтянутый, но мужик как мужик, лысеющий, рыжеватый, очки, свитер. Рабочий где-то на киевском Химволокне.
Ну, разве что прищур молодой и озорной.
Мы знали, что он сам играет в группе – правда, только и исключительно с его слов.
Спросили, с придыханием, как называется его группа и кто он там.
Он призадумался секунду, посмотрел влево и вверх и сказал, что «Оккупация». И что он там играет на гитаре, и на вокале голосит ещё иногда.
Гитары у него дома, правда, не было. Да и руки без характерных мозолей.
Да и вокала у него, если так разобраться, не было.
Говорю – мужик как мужик. Химволокно оно и есть Химволокно.
Но мы ушли от него в полном восторге. Всем хвастались, что знакомы с гитаристом и вокалистом «Оккупации». Той самой «Оккупации» – про которую, как выяснилось, никто ничего не слышал, конечно, но это, напротив, добавляло таинственности и ощущения причастности