Год Лемминга. Александр Громов

творят. – Нетленные Мощи пожевал губу и вдруг, словно махнув рукой – хата сгорела, нехай горит забор, – заторопился. – Еще седьмой был, Миша. Филин Матвей Вениаминович, математик, специалист экстра-класса по каким-то разомкнутым и развернутым куда-то не туда системам, тут я пас. Опять же, фракталы, множества Мандельброта, что-то в этом ключе… Я не специалист. Он пользовался каким-то особым математическим аппаратом, боюсь, им самим и разработанным. Формально числился у аналитиков, руководил небольшой группой, фактически я ему ставил задачи сам. Теперь замену ему ищу, а все без толку – он ведь не мы с тобой, он гений был, где второго такого сыщешь? Не Школу же запрашивать – на черта мне администратор…

      – Поделился бы опытом, – усмехнулся Малахов, – по каким критериям ты подбираешь математиков?

      – Если он достаточно сумасшедший, я его беру, и часто не зря. Лишь бы на людей не кидался. – Нетленные Мощи потянулся было за бокалом и быстро схватился за вздрагивающую щеку. – Тик, черт… А если и ошибаюсь в выборе, то гоню не всегда. Иногда выгоднее нанять специальных мальчиков для битья – дискриминация посредственности облагораживает ум.

      Малахов фыркнул.

      – То-то ты меня отравой поишь… Шучу, шучу. Так что там случилось с твоим… ненормальным?

      – Погиб пять дней назад, – кадык Нетленных Мощей жутковато дернулся, проталкивая в пищевод содержимое бокала. – За упокой…

      Малахов поставил бокал на стол.

      – Самоубийство?

      Высасывая дольку лимона и одновременно смахивая слезу, Иван Рудольфович помотал головой:

      – Возможно, но не доказано. Записки нет. По виду типичный несчастный случай… если бы за час до этого он не стер на своем компьютере все, что только смог стереть. Хотел бы я знать, что там было…

      – Восстановить пытались? – спросил Малахов.

      – Обижаешь, Миша…

      – Значит, дело «мертвяк», так тебя понимать?

      – Не так. Миша, я тебя прошу! Я!

      – С чего ты взял, что я соглашусь? Мое дело – надзирать за скотомогильниками.

      – Миша!

      Свинцовый кирпич в голове понемногу рассасывался, и мало-помалу исчезала давящая тяжесть под черепной крышкой. Так бывало каждый раз после особенно сильных болей – когда «демоний» находил выход не лучший из возможных, не оптимальный, но и не самый проигрышный и, уж во всяком случае, – не смертельный.