– Да нет, никто меня не ждет. И от меня никто ничего не ждет, – ответил Омер, поднося свой бокал к бутылке, которую держал в руках Саит-бей. – Вы правы, я совсем не пью, но сейчас, пожалуй, выпью.
– И дамы тоже пусть выпьют, – сказал Саит-бей. – Мы же ведь в Турцию еще не въехали.
Это была очередная шутка из тех, которыми давно уже перебрасывались за этим столиком, иронизируя по поводу меняющейся на глазах жизни и посмеиваясь над милой, печальной родиной, к которой нес Омера и его попутчиков ночной поезд. Саит-бей намекал на свою жену Атийе-ханым, которая могла со спокойной душой пить алкогольные напитки только за границей. В ответ на это Гюлер, сестра Саит-бея, сказала, что ее брат, приезжая во Францию, тоже каждый раз пересматривает свое отношение к вину и ракы.
Саит-бей сделал вид, что обиделся.
– О ракы я с тобой говорить не буду! – сказал он и, взглянув на Омера, добавил: – Ракы – напиток для мужчин!
В ответ на это никто не улыбнулся, кроме самого Саит-бея и Омера, которые обменялись довольными усмешками: им, дескать, не понять!
С Саит-беем и его спутницами Омер познакомился накануне здесь же, в вагоне-ресторане. Саит-бей подошел к нему, извинился за беспокойство и спросил, нельзя ли им присесть за его столик, – все остальные места были заняты. После обмена обычными любезностями Саит-бей рассказал, зачем они ездили в Париж: он сам и его супруга давно приобрели привычку каждый год выезжать в Европу, а в этот год они взяли с собой младшую сестру Саит-бея, не так давно разведшуюся с мужем. Омер в свою очередь рассказал, что заехал в Париж по пути из Лондона, где жил четыре года, учился на инженера-строителя.
– А ведь мы, между прочим, в области прав женщины опережаем многие европейские страны, – сказала Атийеханым.
– Совершенно верно, и это очень важно! Вот что значит республика! – согласился Саит-бей и, изобразив на лице выражение избалованного ребенка, которое ему вовсе не шло, прибавил: – Впрочем, у женщин во всем мире обязанности одни и те же.
Возникла неловкая пауза.
Потом Атийе-ханым, сделав вид, что ей стыдно за своего супруга-мужлана, сухо сказала:
– Вот, оказывается, как думает Саит-бей!
Но долго сердиться она не умела. В ее взгляде вдруг мелькнула веселая искорка, она открыла сумочку и, достав из нее несколько фотографий, с улыбкой протянула их Омеру:
– Посмотрите, вот она, моя самая любимая обязанность!
На первой фотографии был мальчик в матросском костюмчике. Он сидел на скамейке, положив одну руку на краешек и приветственно помахивая другой. Чтобы поддержать разговор, Омер спросил, сколько ему лет.
– Через неделю будет четыре. Он родился в марте тридцать второго.
«А я эти четыре года провел за границей», – подумал Омер. Стучали колеса, вагон мерно покачивался. «Четыре года в Турцию ни ногой… Сбежал в Европу. Учился, писал диссертацию, путешествовал, порой раздумывал над своим будущим, проживал оставленные родителями деньги, жил… И вот возвращаюсь