Джевдет-бей вдруг встал на ноги. Он снова почувствовал в себе ту неведомо откуда взявшуюся силу, присутствие которой ощущал в Нишанташи.
– Хватит! – выкрикнул он и, дивясь своему холодному, решительному гневу, прибавил: – А ну, спи! Не то доктора позову!
– А что, позови того итальянца. Свет разума впервые засиял как раз в Италии. Это родина просвещения. Ладно-ладно! Сейчас усну. А ты, если хочешь, иди. Когда снова приедешь?
– Завтра, – ответил Джевдет-бей и тут же подумал: «А ведь у меня столько дел! Почему я не сказал, что приеду послезавтра?» Он понял, что злится на брата. Кто знает, может, завтра в этой комнате, в этой унылой, неприятной атмосфере случится что-нибудь такое, из за чего расстроятся все его планы и замыслы? «Весь день прошел впустую!» – пробормотал он. На этот раз от этой мысли ему стало тоскливо, и он начал расхаживать по комнате.
– Что ты ходишь, о чем думаешь? – спросил Нусрет и начал что-то говорить.
Джевдет-бей не слушал. Мари проводила его до двери, и он еще раз сказал, что приедет завтра.
– Да, приезжайте, пожалуйста, – попросила Мари. – При вас он становится оживленным, остроумным… И чувствует себя лучше. – Опустив глаза, она прибавила: – Может быть, вам это не понравится… Но мальчику тоже хотелось бы вас увидеть. Укладываясь спать, он спрашивал, покатают ли его еще раз в карете.
– Хорошо, я его покатаю, – сказал Джевдет-бей и улыбнулся.
Глава 12. Ночь и жизнь
Спускаясь по лестнице, Джевдет-бей увидел, что внизу сидят люди и беседуют при свете лампы, стоящей на трехногом столике. Увидев его, они замолчали, так что ему не удалось узнать, о чем они говорят: о вкусном ли махаллеби, о дешевизне ли в Ускюдаре или о ревматизме. Выйдя на улицу и с облегчением вдохнув ночной воздух, он понял, до чего же в пансионе и в комнате больного было жарко и душно. Дул прохладный ветерок, как в Нишанташи, а небо было затянуто облаками. Джевдет-бей медленно подошел к карете, разбудил спящего на мягком сиденье кучера. Ожидая, пока тот не придет в себя, закурил. Когда карета тронулась – как всегда, уверенно и спокойно покачиваясь на рессорах, – он открыл окно. «Брат умирает, а я живу». Заметив, что эта мысль не пробудила в нем ни чувства вины, ни самодовольства, Джевдет-бей облегченно вздохнул. Начал, улыбаясь, перебирать в памяти все события дня, потом потянулся и широко, безмятежно зевнул. «Ох, наконец-то домой! Домой, в кровать, к чистым простынкам!» Откинув голову, опустил веки, но глаза закрыл не до конца. За окном нечеткими линиями рисовался мир: уличные фонари в окружении мотыльков, торопящиеся домой люди, тусклые огоньки окон. Джевдет-бей сидел недвижно, не обращая внимания на мелькающие в голове мысли, не прислушиваясь к беспокойному, испуганному, нервному,