– Да? В самом деле так сложно? А я думал, ты повзрослел. Тебе навредило то, что ты не был в армии. Иначе смотрел бы на вещи проще. Женятся для удовольствия, а дети – необходимое приложение к нему. Стоит два года пожить в казарме, среди двух сотен молодых, постоянно голодных, мучимых вожделением, раздраженных скотов, для того, чтобы понять: человек – всего лишь двуногое животное, которому важнее всего пожрать, спариться и поспать.
– Ты сам не веришь в то, что говоришь, – сказал Каморин смущённо, чуть запальчиво. – Гедонистический идеал недостижим…
– Ну ты и чудак! – ухмыльнулся Шарков. – Причём здесь какой-то идеал, тем более гедонистический? Об этом позволительно говорить юнцам, а уж к тридцати-то годам пора понять, что жизнь может быть просто более или менее сносной. Еще Пушкин сказал: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». В наших силах лишь сделать жизнь немного более приятной и разумной. Или ты считаешь это узким эгоизмом? Но посуди сам, как это странно получается: я, «эгоист», пекусь о благе дочки и жены, а ты, со всеми своими «идеалами», – только о своем собственном!
– Да не в идеалах дело, а в сомнении: нужно ли заводить семью и детей, когда и самому тяжёло, неуютно жить на свете? – признался Каморин смущённо.
– Да, жизнь на самом деле страшна, – вдруг согласился Шарков, помрачнев. – Как раз на днях нечто совсем кошмарное произошло в том самом «богоугодном заведении», где я работал. «Надежда» не просто крахнула – там убили директрису Лоскутову, которую я возил. Причем убили сразу после выкупа помещения ателья.
– Да что ты! – удивился Каморин. – Такие страсти в жалком заведении!
– Сначала все решили, что убил вор, который в тот вечер залез в ателье, как раз во время застолья по случаю выкупа помещения. Но оказалось, что убита она каким-то особым орудием, заточкой или шилом, а не тем ножом, который нашли у грабителя. Что самое ужасное, подозревать в убийстве Лоскутовой можно каждого, потому что её ненавидели все. Ну или почти все, мне-то не за что было ее ненавидеть: я не член товарищества и платила она мне аккуратно. А вот все бабы в ателье были на нее злы, потому что она много задолжала им по зарплате, да к тому же разоряла товарищество, где за каждой из старых работниц числился один процент уставного капитала. То есть она не просто недоплачивала бабам, но ещё и лишала их коллективной собственности и рабочих мест. Как раз в час убийства весь коллектив был в сборе, плюс арендаторы и владелец «Надежды» Чермных. У него тоже мог быть зуб на Лоскутову, потому что на собрании она вдруг стала артачиться, то ли притворно, то ли всерьёз. Она же играла роль заступницы коллектива, будто бы защищала «Надежду» от Чермных. В общем, всё было запутанно, потому что женщины склонны к отношениям любви-ненависти. Бабы в ателье одновременно ненавидели и обожали свою директрису.
– Ручаюсь, что не только они, но и ты восхищался этой змеей подколодной!
– Как странно, что тебе пришёл в голову именно этот образ! В ней на