– В Англии я нашел самое теплое гостеприимство, но в душе я всегда был французом.
– Но ваш отец сражался против нас при Квибероне?!
– Предоставьте прошлому поколению отвечать за свои раздоры; по этому вопросу я держусь одного мнения с вашим отцом.
– Судите об отце не по его словам, а по его делам, – сказала она, в знак предостережения поднимая палец кверху, – и, кроме того, если вы не хотите иметь на своей совести мою гибель, умоляю вас, не говорите ему о том, что я предостерегала вас от приезда сюда!
– Вашу гибель?! – воскликнул я.
– О да! Он не остановится даже перед этим. Ведь он же убил и мою мать! Я не хочу сказать, что он действительно пролил ее кровь, но его жестокость и грубость разбили ее сердце! Теперь вы, я думаю, понимаете, почему я говорю так о нем.
И когда она говорила, я видел, что она коснулась самого больного места ее жизни. Горькая затаенная злоба, разраставшаяся в ее душе, теперь достигла своего апогея. Яркая краска румянца заливала ее смуглые щеки, и глаза Сибиль блестели такою ненавистью, что я понял нечеловеческую силу ее души!
– Я говорю с вами вполне искренно, хотя знаю вас всего несколько часов, Луи, – сказала она.
– С кем же вы могли говорить свободнее, чем с вашим близким родственником по крови и по духу?!
– Все это верно, но никогда не думала, что мы будем с вами в таких отношениях. Я с тоской и грустью ожидала вашего приезда! И эти чувства с новой силой восстали во мне, когда отец ввел вас в комнату.
– Да, это не укрылось от меня, – сказал я, – мне сразу стало понятно, что мой приезд не был вам желателен, и, сознаюсь, я испугался этого.
– Да, очень нежелателен, но не столько для меня, сколько для вас или, вернее, для нас обоих, – сказала она. – Для вас, потому что намерения моего отца не очень-то дружелюбны по отношению к вам. А для меня…
– Почему для вас? – удивленный, переспросил я, видя, что она остановилась в затруднении.
– Вы сказали мне, что любите другую; я со своей стороны скажу, что моя рука отдана другому вместе с моим сердцем.
– Мое счастье зависит от любимой женщины, – сказал я, – но все же почему это обстоятельство делает мой приезд нежелательным?
– Ну, знаете, кузен, насыщенный парами воздух Англии затуманил ясность вашего соображения, – сказала она. – Если уж на то пошло, буду откровенна с вами до конца и сообщу тот проект, который должен быть так же ненавистен как мне, так и вам! Знайте же, что если бы мой отец мог поженить нас, то он укрепил бы все свои права на землю за наследниками Гросбуа. И тогда ни Бурбоны, ни Бонапарты не были бы властны поколебать его положение.
Я вспомнил его заботливость о моем туалете сегодня утром, беспокойство его о том, произведу ли я благоприятное впечатление, его неудовольствие, когда он видел, что Сибиль холодна ко мне, и, наконец, довольную улыбку, озарившую его лицо при виде нашего примирения.
– Вы правы! – воскликнул я.
– Права? Конечно,