«личное время», для чего, собственно, днем качалась нефть, перегонялись денежные потоки, суетились люди. Дневной свет гас, и на смену ему приходил намного более яркий и притягательный искусственный – ночной. Переливались огнями витрины эксклюзивных бутиков и модных ресторанов, на рекламных щитах в режиме нон-стоп гонялись рекламные ролики, всю ночь карнавальным пожаром горели вывески. Среди молодежи было модно назначать свидания у самых больших и ярких щитов. Так и говорили: «встретиться у Эрменеджильдо Зенья», рекламируемого на Тверской голографическим мачо в рубашке за двести тысяч рублей, или же «у Ламборгини» – автомобиль, равный прибыли скромной нефтяной скважины, был на рекламе в Столешниковом как настоящий. Впрочем, ребятня легко отличала Ламборгини от Бентли, так как и в реальном режиме недостатка в таких машинах в Москве не было. Много было представлено в столице хороших марок и много хорошей рекламы, не чета тому, что творилось до Возрождения, запущенного началом энергетической эры, и сейчас Москва могла дать сто очков вперед по-прежнему серенькой мышке Европе, хотя и там заметны были перемены к лучшему, принесенные туда владельцами нефтяных и газовых месторождений, как отечественных, так и ближневосточных. Единственное, что огорчало отцов города, это некоторое количество бедноты и даже, прости господи, бомжей и неимпозантных иммигрантов, от которых при всей действенности принимаемых мер никак не удавалось избавиться. «Что с ними поделаешь, мы же демократическая страна», – вздыхал градоначальник в телевизоре в ответ на упреки добропорядочных москвичей, требовавших очистить город от компрометирующих элементов. Кое-какие меры все же принимались: муниципальная полиция вместе с молодежными отрядами добровольцев-дружинников-«победоносцев», как их по-домашнему именовали в столице, не жалея сил патрулировали город, пытаясь очистить его от неприятных московскому глазу особей. Но сей труд был подобен чистке авгиевых конюшен, и прогресс был хотя и заметен, но нескор.
Вот уже полгода жил (да что там жил, – наслаждался, купался) Денис в московской жизни. Вся его домосковская жизнь казалась ему теперь напрасно убитым временем. Вот где теперь его дом, вот где он чувствует себя полностью свободным от комплексов и предрассудков. Надо бы почаще звонить родителям, да только что им рассказывать, все равно не поймут. Чтобы понять, надо это увидеть и почувствовать самому. Денис завел здесь новых друзей: как местных, так и экспатов, как он сам, которые так же, как и он, с энтузиазмом новичков впитывали в себя московскую атмосферу и заново учились быть не зрителями, а участниками короткого праздника жизни, средоточием которого стала столица новой России. Единственной ложкой дегтя в огромной медовой Москве был для Дениса вид тех самых камуфляжных «победоносцев» на таких же камуфляжных джипах, разрисованных славянской вязью и изображениями святого Георгия, поди уж замучившегося пронзать
