После этого куклу Марену, вязанную из соломы и обряженную женщинами, торжественно повезли к капищу на соломенной «кобыле».
Вот уже первый снежок полетел в чучело, вызывая за собой целый залп. «Марена» упала, что означило её смерть. Подняли усопшую, возложили со всеми почестями на погребальную краду, и стали читать погребальные молитвы.
И вот уже торжественно сжигают чучело Марены. Селяне подбрасывают в костёр мусор, солому и старые вещи, приговаривая: «Марена загорела, всему миру надоела!»
Казах, что в гости приехал, стоит, смотрит, ничего понять не может. Село одно, а чучела два.
– Почему так? – спрашивает своего родственника, но, услышав ответ, так ничего и не понял. А родственник ему сказал:
– Православные мы, а они, – кивнув в сторону второго чучела, – староверы.
Вскоре чучела запылали, те и другие хоровод с песней повели. Против солнца – никонианцы, по солнцу, часовой стрелке – староверы.
Ты прощай, прощай, наша Масленица!
Ты прощай, прощай, да кургузая!
Ты не в середу ушла и не в пятницу,
А ушла в неделю, кончилось веселье,
Со блинами, пирогами, да оладьями,
Со хмельным да пивом, со курным пирогом.
Долго веселился народ в последний день масленицы, а на исходе дня задымили трубы бань. На следующий день начинался великий пост.
Глава 2. Басаргины
Всю масленичную неделю погода баловала селян. Лёгкий, но не жгучий морозец лишь утром пощипывал румяные щёки девушек и носы парней, выпячивающиеся из редкой поросли волос на их обветренных зимними ветрами лицах, а к полудню пригревало солнце. К вечеру вновь холодало, но разгорячённая от быстрых игр и горячих блинов молодёжь не чувствовала холодного веяния ночи, лишь к исходу последнего праздничного дня резко похолодало, хотя солнце всё ещё светило с безоблачного неба.
Склоняясь к закату, зимнее солнце выбивало из пышного снега последние холодные серебряные искры, отчего всё окрест пылало огромным ледяным костром. Охватив двух влюблённых плотным кольцом, он, казалось, вот-вот поглотит не только их, но и мчащуюся по заснеженному полю тройку резвых коней.
– Э-э-эй, родимые, мчите мою милую Авдотьюшку с ветерком! Несите нас, быстрые, в даль счастливую! – понужая тройку, кричал Фёдор Снежин и тройка, звеня бубенцами, несла влюблённую пару всё дальше и дальше от села по безбрежной заснеженной шири Алтая. Несла сквозь обжигающее морозом зимнее пламя.
Ветер свистел в ушах, вечерний морозец щипал лица, и фейерверк радужных холодных искр слепил глаза.
Никогда ещё не была так счастлива Евдокия, маленькая, хрупкая девушка шестнадцати лет, как в дни масленицы. Что призы, выигранные ею, по сравнению с тем, что было сейчас в её душе, да, она и забыла о них. В ней был лишь огонь любви, в пламени которого сгорал даже всё усиливающийся мороз.
– Э-э-эй! –