Дмитрий Томашевич. Он не был Генеральным конструктором. Николай Черныш

свободное время, и не только его. Он буквально вкладывал душу в воспитание детей. Любил возиться с малышами, поощрял увлечения детей, приобретал для них новинки литературы. Устраивал с их участием весёлые представления в дни престольных праздников. Он был неистощим на выдумки. По его инициативе в семье составился струнный квартет, в котором партию первой скрипки исполняла дочь Анна, второй – сын Евгений. Ваш покорный слуга играл на альте, а сам организатор квартета, до того успешно освоивший гармонь и цитру, с увлечением исполнял партию виолончели. На импровизированных концертах, когда съезжались гости, а это бывало часто, квартет исполнял произведения П.И. Чайковского и других известных авторов. Ноты не только выписывались из Москвы и Киева, но и переписывались от руки.

      Долгими зимними вечерами семья собиралась в гостиной, где при свечах или свете керосиновой лампы затевались игры, где детям вслух читали книжки, а иногда и отец выступал в роли рассказчика разных «страшных» историй.

      Надо только представить: окна разукрашенные инеем, на столе лампа, от света которой на стенах толпятся неясные тени…, сидящая на диване мама в окружении детей… и голос отца:

      «Раз к вечеру я пошёл в обход леса на правую сторону. Походил по посадкам, уже спускаются сумерки – пора возвращаться домой. Взял верное направление, иду, иду, – и всё выхожу на то же самое место среди унылых осин – только своими жестяными листьями шелестят!..

      Присмотрелся, снова взял верное направление, пошёл – и снова очутился на том же самом месте. Тьфу ты, нечистая сила! Кружит меня по лесу, не выпускает на опушку… Собрался с силами, иду, иду и снова на том же месте среди осин. Жутко! Уже совсем стемнело, я вижу, надо выбиваться из этого проклятого места.

      Поднял голову, чтобы увидеть просвет неба (хоть бы луна взошла!) – как вдруг что-то холодное «чирк!» меня по носу. Я обошёл, но не испугался, начал ходить кругом, чтобы найти просвет, – как вдруг меня снова по голове что-то твёрдое холодное ударило. Я схватился руками за это твёрдое в воздухе – оказалось, холодные окоченевшие ноги человека, висящего на суку большой осины. «Эге-ге! Так вот куда меня закружила нечистая сила – на «шибеницю»[11], где повесился от горя неведомый человек!

      Разглядывать было невозможно, надо кого-то позвать. Я вспомнил о своём постоянном спутнике – медном рожке на поясе – затрубил тревожный сигнал,… ещё и ещё раз! – разлетелось эхо по лесу…

      Вскоре отозвался рожок казака Малафия с южной стороны, а за ним и Некрашевского с западной. Пришли на мой призыв, удивились открытому происшествию, вместе вышли из лесу. Некрашевского я послал к приставу, чтобы доложил о висельнике в лесу, сам стал приводить себя в порядок после этой страшной ночи. С тех самых пор это место в лесу, даже целое урочище называют «Шибениця». Люди всегда с опаской проходят через эти дебри, боясь увидеть ещё одного несчастного»[12]…

      Чтобы успокоить притихших от страха слушателей, отец тут же переходил к шуткам-прибауткам. Нередко читал