– Кроме того, – сказал Стасевич, – Боря Алёшкин не мой ребенок и наказывать его я не имею права. Да, кстати сказать, откуда у вас, батюшка, такие большие деньги завелись? Может быть, об их пропаже вам лучше в милицию заявить.
Услышав такое предложение, отец Владимир поспешил ретироваться, хотя и продолжал в душе клясть этих «собачьих полячишек», «еретиков поганых», вслух произнести ничего не посмел.
Нечего и говорить, что после этого Колька Охотский был снова так безжалостно выдран, что, наверно, недели две не мог сидеть…
А Стасевич, проводив нежданного гостя, направился к ребятам, которые, узнав о приходе отца Владимира, сидели, притаившись в своей комнате, как нашкодившие щенята. Они с минуты на минуту ждали, что их призовут к ответу и что им придется во всем сознаться. Юру больше всего пугала мысль, что ему придется расстаться с полюбившимися ему музыкальными инструментами, на которых он уже научился играть вполне порядочно.
Однако этого не случилось.
Войдя в комнату, Иосиф Альфонсович встал у двери и спросил:
– Ну, собачьи души, как вы такого маленького прохвоста околпачили, неужели вам не стыдно. Связались с таким малышом, ведь он, наверно, года на три моложе тебя, Борис?
– Нет, только на один… – ее выдержал Боря.
– На один? Ах ты, поросенок немытый, как ты смеешь меня перебивать? Молчать! Совести у вас нет… ну вот что, бить я вас не буду, рук не хочу марать. Денег тоже искать не буду, наверно, давно уж проели их… а вот за такое бессовестное поведение извольте немедленно отправляться в лес и до конца каникул напилить, наколоть и привезти сюда дрова на всю зиму. Хотел я для этого работников нанять, сделаете вы. Я вам заплачу, как и тем бы заплатил, а деньги потом этому своему Кольке отдадите… Так вот, чтобы вашего и духу здесь не было!
С этими словами Стасевич вышел из комнаты, сердито хлопнув дверью.
Юра и Боря обрадовались, что им удалось отделаться так легко. Они-таки рассчитывали на хорошую взбучку, да еще и на потерю ряда вещей, которые им на эти деньги удалось приобрести. Ведь кроме кларнета и флейты, купленных Юрой, Борис купил на базаре коробку цветных карандашей, бывших в то время невероятной редкостью и роскошью.
На другой день чуть рассвело, оба мальчика, зарывшись в сено, наваленное на больших розвальнях, подстегивая старого Рыжего, ехали в лес.
Почти десять дней с раннего утра и до позднего вечера они пилили дрова из огромной поленницы, сложенной на дворе лесничества. Поленья длиной в сажень надо было распилить на чурбаки длиной в три четверти аршина, а затем эти чурбаки расколоть на тонкие поленья и снова сложить в поленницу. Поленья толстые, сучковатые, и ребятам пришлось попотеть: на руках горели мозоли, болела спина, руки-ноги, но Стасевич был неумолим. До конца каникул вернуться