– Не бывает с кем?
– Вообще.
– Но я не вообще, я в частности.
– Как можно появиться из ниоткуда?
– А как появился я?
– Не знаем, – откровенно сознался Миша. – Поэтому спрашиваем.
– Хорошо, – продолжал Владик, – тогда ответь: зачем мы тебе? Почему ты идешь с нами и разговариваешь?
– Я не иду, я лечу. Как аэростат, прямо у вас над головами. Но пусть вас это не смущает. Хожу я, прыгаю или порхаю, – все это вещи второстепенные. Вам никогда не узнать, что происходит на самом деле, поэтому просто плюньте на это и слушайте, что я говорю. И, кстати, совсем необязательно во все это верить.
– Как это? – нахмурился Миша. – Я так не могу. Я должен верить в то, что слышу.
– Но ты же не можешь верить во все подряд, – не согласился Владик.
– Во все нет. Но когда мне говорят что-то с серьезным видом, я делаю вывод: человек говорит правду. Или ему кажется, что он говорит правду.
– А если он с серьезным видом врет? Такое ведь тоже не исключено.
– Тогда он врун.
– Освальд, ты врун?
– Нет. Я невидимое парнокопытное, которое всегда говорит с серьезным видом.
– Значит, нам никогда не узнать, врешь ты или нет.
– Вы, кажется, хотели изобрести прибор счастья и получить за это награду.
– Не понимаю, зачем награда тому, кто обладает прибором счастья?
– В самом деле. Здесь скрыт парадокс.
– Так вы будете изобретать или уже передумали?
– Ты обещал чертеж.
– Не проблема, – ответил Освальд. – Вот. Пожалуйста.
И в руках у Владика с Мишей оказался невидимый чертеж. Сначала он стал осязаемым, и отец с сыном почувствовали шероховатость бумаги. А затем в воздухе появился лист и тонкие карандашные линии. Прибор счастья чем-то напоминал электрофен в разрезе. Или геликон. Стоит, наверное, напомнить, что это такая большая загнутая труба, которую надевают через плечо.
ГЛАВЫ ОДИННАДЦАТАЯ, в которой происходит много всякого и заодно объясняется, почему поробайник – это поробайник
В понедельник после полудня следователь Лившиц сидел в своем кабинете и поил Синебрюхова чаем. Он уже не думал про Синебрюхова, что это «человек, похожий на…» Он просто называл его Синебрюховым, для простоты. Хотя все еще сомневался: он это или нет. По той же причине он не отдавал Евгения Петровича родственникам. Мог бы отдать и так, при наличии сомнений, но перед этим хотел все же привести Синебрюхова в порядок. Тот все время сидел с грустным видом и вздыхал, даже когда пил чай или кофе со сливками, поэтому Лившицу непременно хотелось сделать его счастливым. А потом отдать и забыть. И перейти к следующему уголовному делу.
Ближе к вечеру в дверь постучали. Вошли трое. Правда, Лившиц и его несчастный подопечный увидели лишь двоих. Третий незримо присутствовал и до определенного момента не давал о себе знать. Вошедшие показали большую медную трубу типа геликон.
– В чем