Вооруженные люди в камуфляже с криками «лежать не двигаться руки за голову» уложили человека в пальто на асфальт. Никому не нужные кастрюля и зонт валялись рядом, и от них исходили такое одиночество и щемящая грусть, что у человека в пальто в уме сами собой сложились японские стихи:
Лежу на асфальте.
Рядом кастрюля.
О, как же она пуста!
А еще рядом зонт.
Раскроет ли его когда-нибудь моя рука?
Не знаю, не знаю.
Таинственный, многоликий мир,
Как же я тебе благодарен!
После этого человек на асфальте подумал: а что, собственно, происходит? И спросил:
– Товарищ следователь, я не понимаю, за что меня?
– Вы Синебрюхов? – поинтересовался Лившиц.
– Не знаю, возможно. А в чем, собственно, дело?
– Нехорошо убегать от семьи, Евгений Петрович. И по небу летать тоже не разрешается. У вас есть справка?
– Но я не летал. И от семьи мне сбегать не надо. Ее у меня нет.
– Но вы ведь Синебрюхов, не так ли?
– Может быть. Но какое это имеет значение?
– Евгений Петрович?
– Ну, допустим. И что?
– И у вас никогда не было семьи?
– Была. Но теперь я одинок. У меня только кастрюля и зонт.
– Нет семьи, гражданин Синебрюхов, потому что вы от нее улетели. Не так ли?
– Когда?
– Третьего числа, в одиннадцать по московскому времени.
– Но третье было позавчера.
– Просите, но позавчера я был на даче и пил чай. Следовательно, третье было намного раньше.
Дальнейший разговор происходит в кабинете следователя.
– Вам не отпереться, гражданин Синебрюхов, – говорил Лившиц. – Вы должны пообещать, что вернетесь к семье, тогда я буду к вам снисходителен, и вы увидите в моем лице самого добрейшего полицейского. А пока я зол.
– Не злитесь, – миролюбиво сказал тот, кто был похож на Синебрюхова (или сам Синебрюхов, пока не ясно). – Вы можете испортить себе печень.
Следователя тронула забота о его печени, тем не менее, ему нужно было выполнять работу, поэтому он спросил:
– Вы любите оперу?
– Да, – ответил задержанный.
– Тогда почему на вашем лице только один рот, а не три или, по крайней мере, не два? Объясните, пожалуйста.
Надо сказать, это был ловкий тактический ход. Лившиц всегда пользовался им при допросе: сначала спросить про оперу или паркет