На дорогах снег убирали, поэтому наша с Сэмом велосипедная эпопея продолжалась. С топливом на острове было не очень, его экономили, поэтому велосипеды оказались самым лучшим транспортом.
В Новогодние праздники в Уналашке должен был состояться концерт. На острове было много разных вероисповеданий, поэтому к католическому Рождеству этот праздник не привязывали. В концерте участвовали ученики школы, их родители, «методические» сестры и община алеутов.
Нил Найколайски вместе с такими же, как он потомками первых поселенцев, пели несколько старинных русских песен. Песни были без музыкального сопровождения, но голоса певцов так красиво расходились и сочетались, что мне показалось это куда интереснее, чем пение под гитару или синтезатор. В русских песнях чувствовалась какая-то сила и мощь, как в океане. Он накатывала, крепла, а потом растворялась в акустике зала и отражалась тихим и сдержанным:
– Бомм… Бомм…
Так звонят колокола.
Песня называлась «Вечерний звон», но я поняла бы это и без перевода. Мне представились моряки в океане, затянутом пеленой тумана. Они не видят пути, но вдруг вдали раздается: «Бом, бом…» – это звонит колокол их церкви. Значит они рядом с домом. И не потерялись в огромном океане. И у моряков на суровых лицах выступают слезы…
У меня тоже выступили слезы, и после я так отчаянно аплодировала, что отбила ладони. Выступление Нила Найколайски мне ужас как понравилось.
Сама я должна была танцевать полинезийский танец. Мама сделала мне костюм: юбочку словно из банановых листьев, разноцветный топик и гирлянды цветов. Она смастерила их из обрезков шелка, проволоки и бумаги. Я действительно стала похожа на туземку, только кожа у меня была не такая шоколадная. Два мальчика моих лет, чьи родители были с южных островов, хоть и не из Полинезии, тоже участвовали в моём номере. Они играли на барабанах. Перед самым выходом я выглянула из-за занавеса. Мама сидела в первом ряду, а папы почему-то не было. Меня кольнула тревога. Папочка никогда не пропускал мои выступления, даже если я просто стояла на сцене, в толпе детей и изображала, что пою.
Сэм сразу уловил моё настроение.
– Что с тобой? – спросил он. – Боишься?
– Папы нет, – ответила я и поёжилась, как от холода.
– Сейчас, я мигом! – и Сэм, сорвавшись с места, бросился к выходу.
Несколько минут спустя объявили мой номер. Я танцевала, как в тумане, а когда закончила и все стали аплодировать ушла за сцену и не вышла на поклон. Забыла. Впрочем, мы это и не репетировали, только сам танец. Слезы навернулись у меня на глаза: папы до сих пор не было. И тут я увидела взволнованное лицо Сэма. Он мельком глянул на меня, вылетел на сцену и завопил:
– Нападение! В Датч-Харборе – пожар! Бандиты хотят взорвать порт!
У меня упало сердце: в Датч-Харборе в одном из ангаров стояла наша «Ника». Я уже не видела, как мужчины рванули к выходу (почти