Наступил праздник Курбан-байрам. В Бегишевской мечети, предварительно спилив минарет, устроили школу. Неподалёку от этой школы-мечети воздвигли памятник Ленину. Говорят, это первый памятник Ильичу в Татарстане. Памятником наградили село за большие успехи колхоза, чем вызвали недоумение у местных жителей: куда пристроить каменного дедушку? То ли два года, то ли три пролежала скульптура в сарае, в одной из кормушек, а может, и на четвёртый перевалило. Если бы не острый глаз уполномоченного, то вождю мирового пролетариата до скончания дней лежать бы и смотреть, как мерины пережёвывают овсяные колоски. А когда уполномоченный заметил… Очистив памятник от голубиного помёта, Ленина водрузили в самом центре села. Утром и вечером я прохожу мимо вождя. И сегодня тоже. Ночью был затяжной ливень, улицы развезло, в ямах и низинах – грязные лужи. Мне навстречу попались пять-шесть дедов, возвращающихся с кладбища. Праздничный день, а они нахмурены, без настроения. Мыек Ярулла, выйдя вперёд, увлекает меня в сторону. «Запруду прорвало у нас… Без плотины мы остались!» Это действительно было непоправимое горе. И у Яруллы, и у всего села надежда была только на плотину. Молотилка, работающая на воде, вытекающей из плотины, осталась не у дел. Как теперь обрабатывать созреющий со дня на день урожай? Вернуться к древним дедовским цепам?
Где-то через неделю в ригу, что возле плотины, привозят полную телегу ржаных снопов. Ярулла со слезами на глазах умоляет односельчан: «Родные мои! Если кто-то из вас хоть один колосок утащит с поля, его в момент в тюрьму упрячут. Нынче строго с этим. Вот эти снопы здесь обмолачиваете, здесь жарите и все вместе здесь же съедаете. Даже горсточку зёрен нельзя выносить в карманах. И сами погибнете, и меня погубите». Работа закипела, сырые колосья протирают, откуда-то принесли листы жести и, загнув края, соорудили из них огромные противни. С треском занялись костры и вскоре прогорели до угля. Всё село принялось поедать жареную рожь. Пока дёсны кровью не изошли, пока языки не опухли, уплетали бегишевцы обжигающие, обжаренные до хруста зёрна…
Есть много сильных, талантливых художников, способных подмечать и изображать различные людские состояния, будь то горе или звериная хищность, или безумство, умеющих подбирать соответствующие образам зловещие краски. Иероним Босх74, к примеру, или Франсиско Гойя75. Собравшихся на пустом гумне возле четырёхугольного жестяного противня отощавших детишек, карандашиками пальцев набивающих голодные рты обжигающей рожью… А вообще, нужно ли запечатлевать для истории этих призракоподобных существ? Кому они нужны? Те муки голода, что выпали на нашу долю, не изобразят даже гениальные художники, не опишут самые талантливые писатели.
Искренне верю, в Бегишево меня не райком послал. Бог направил туда