Давайте помолимся! (сборник). Аяз Гилязов

Леонид успел выучиться, получить профессию и жениться. И его жена – Александра Михайловна Ямашева, одна из тех светлых личностей, которые непосредственно повлияли на мою судьбу, сделали из меня писателя! Очаровавшая меня красивым голосом соловушка, украсившая мою молодость новыми, прежде не слышанными песнями, научившая меня страстно чувствовать и горячо переживать! Учительница, моя великая учительница, заменившая мне в этом глухом селе и оперный театр, и концертный зал, и симфонический оркестр, выпестовавшая в своих ладонях мою беспокойную, горячую, живущую ожиданием любви душу, приведшая меня в мир поэзии и татарской культуры. Ляля, Шамсекамар, Галиябану… Я помню каждый сыгранный ею спектакль, каждую старинную песню. Кряшенскую песню! Её неповторимый голос до сих пор звучит во мне, согревает сердце. И сегодня, когда я слышу пение Нафисы Василовой⁷³, в груди пробегают волны сладкой грусти: «Это же её голос!»… Где мои письма, которые я писал ей в молодости?.. Взошли ли, распустились ли цветы из пролитых мной слёз вдоль дорог, которыми ты ходила когда-то?

      Начало лета сорок седьмого. Бегишево… Старинное татарское село. Свидетели твоей древности покоятся под безымянными могильными холмиками. Была ли у тебя когда-нибудь столь же жуткая, губительная, жалкая, нищенская пора?! Судьба опять столкнула меня с повальным голодом и нуждой. Нищета, её тошнотворный запах, не вмещаясь в дома и дворы, вытек на улицы. Ни у кого нет ничего съестного, не то что богатства. Колхоз должен заготавливать корма, силос. А на работу никто не выходит. Вместе с Яруллой обходим село, заглядывая в каждый дом. К кому ни зайди, всюду опухшие от голода, хмурые люди, одетые в рваньё дети. Они не играют, не шалят, сидят по тёмным углам с отупелым видом. В казанке варится похлёбка из молодых картофельных листьев вперемешку со съедобными сорняками. Их не пугает едкий кислый запах, источающийся из булькающего, кипящего котла, лишь бы суп варился, да побыстрее, чтобы было чем обмануть вечно голодный желудок. Похлёбка наконец-то водружается на стол, распространяя едкую вонь по всему дому… Улицы пусты, ни собак на них не встретишь, ни квохчущих куриц. Вся надежда лишь на курчавые молодые побеги картофельной ботвы. А ведь матери ещё нужно на ферму, к истощённым бурёнкам да телятам идти. А уходить-то ей от голодных детей не хочется. Когда мама дома, то и жизнь не такой безнадёжной кажется! Ярулла-агай, стараясь не нарушать тишины, бесшумно входит в дом, ругает хозяйку, пытается уговаривать, но до моих ушей, до оглушённого голодом сознания его слова не доходят. Я хочу поддержать несчастную женщину, успокоить её, но слова затыкаются в горле, я сажусь на боковые нары и утвердительно покачиваю головой в такт председательской «проповеди». На какую силу, интересно, надеялся Ярулла-агай, во что верил?! Получив согласие женщины выйти на работу, он ведёт меня в следующий дом. А там такая же история. Правда, пара тощих, облезлых, полинявших от голода куриц на этом дворе всё-таки обнаружилась. Доходяги, зарывшись в прелой соломе, стеснялись